Леэло Тунгал - Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы

Между прочим, я тут уже выполняла всевозможную работу. Сначала грузила мешки с зерном, потом ворошила зерно. Пару дней убирала навоз, несколько дней ремонтировала одну хибару. Теперь соорудила ад для вшей, и работаю в нем кочегаром, пока вся деревня не избавится от паразитов.

Валить деревья тоже научилась. Если когда-нибудь случится, что нас выселят из Сибири, смело могу идти с каким-нибудь крепким мужиком в лес валить деревья. Да и колка дров тоже для меня больше труда не составит. Здешние березовые чурбаны не уступают тем, над которыми эстонский мужик сто потов прольёт. Но работа полегче всё-таки для меня более подходяща.

О садоводстве здесь ничего не знают, но поговаривают, что этим начнут и тут заниматься. А вдруг из меня вскоре получится садовник? Женщин с детьми нельзя посылать работать далеко в поле, потому что детский сад еще только «будет».

Однажды вечером мне велели отвезти мусор в двуколке, запряженной огромным быком. Мы с ним долго смотрели друг на друга с недоверием, пока я не начала вести его на цепи, как цепную собаку. Доделать эту работу до конца я не смогла, потому что «господин бык» разревелся жутким образом, завидев стадо, и я с испугу убежала, оставив его реветь. Хозяева смеялись и велели мне довести работу до когда, но я не согласилась.

Вы праздновали майские праздники. Но на жителей Сибири майские праздники не распространяются. Тут вообще не предусмотрено ни одного дня отдыха. Рабочие дни волочатся один за другим, как бесконечная серая верёвка. Удивление вызвало лишь то, что государственный заём касался и нас.

С нами в комнате живёт тут одна женщина с молочного комбината, её фамилия Ванавески, и с ней добровольно поехавшая барышня Урге из журнала «Домашнее рукоделие», и ещё мадам Мыйстлик с сыновьями. Остальных, наверное, наши не знают. Это мадам Лукк из Морского пароходства, мадам Лаури с фабрики «Калев» и Хиндреус из кинотеатра «Гелиос».

Теперь я всё описала очень подробно, уверена, что вам читать наскучило. Мне самой наскучило, и я устала.

Когда дядя Копли замолчал, переворачивая страницу, я тоже почувствовала усталость, словно это длинное письмо на линованной бумаге написала я сама. И живот начал немножко побаливать… Я оперлась на подлокотники кресла и зажмурилась, но тут дядя продолжил:

Между прочим, мы мчались сюда наперегонки с латышами и литовцами.

Мои все здоровы. У троих эстонцев сыпь, в том числе и у младшего сына мадам Мыйстлик из нашей комнаты. Надеемся на то, что они поправятся, и на всё хорошее.

С добрыми пожеланиями вам всем.

Анне, Кюлли и Нора.

P. S. Здешнее коренное население — хакасы. В нашей деревне только приезжие.

— Гляди, долгое чтение усыпило ребёнка, — услыхала я голос тёти Маали. Я хотела ей сказать, что ничуть не сплю, как вдруг живот пронзила такая острая боль, что я закричала. Я перегнулась через толстый подлокотник кресла, дрыгала ногами и кричала: «Мама, тата, помогите! Помогите, умираю!»

— Это что значит? — услыхала я голос дяди Копли и увидела его большое лицо над своей головой. — Что с тобой, у тебя что-то болит?

— Живот! Живот! Живот! — вопила я, словно этих животов с болью было у меня несколько.

— Пойду, намешаю тебе воду с вареньем, это успокаивает, — пообещала тётя Маали и заторопилась в кухню, и следом за нею туда сразу поспешил дядя Копли.

— Это может быть от нервов, — услыхала я объяснение тёти Маали. — Сестра Феликса из-за этих болей ходила с девочкой к врачу, и врач сказала, что боли в животе могут быть вызваны тем, что ребёнок испытал шок, оттого, что её мать увезли.

— Весной у неё вроде бы никаких болей не было, — пробурчал дядя Копли. — Может, дать ей полынных капель? Или… а вдруг это аппендицит? На ночь глядя врача взять неоткуда…

Вода с вареньем оказалась приятная на вкус, кисло-сладкая, и сразу боль стала слабеть, но сразу возникла новая и более острая боль, которую невозможно было вытерпеть молча.

— Не остаётся ничего другого, как вызвать «скорую помощь», — озабоченно сказал дядя Копли. — Пойду в детский приют, может, смогу оттуда позвонить.

Я была так измучена болью, что задремала в кресле. Проснулась только тогда, когда мужчина в белой шапке и с носом, похожим на клюв вороны, тронул меня за плечо. И сразу боль в животе решила поприветствовать дядю-врача. То, что врач нажимал на живот посередине, справа и слева, на боль нисколечко не влияло — она возникала, когда хотела. Делала маленькую передышку и затем нападала с новой жуткой силой. Уу-уу!

— Глупости, — сказал носатый врач, когда тётя Маали спросила, не может ли причиной боли быть внезапное нервное заболевание. Расспрашивая тётю Маали о том, что я сегодня ела, врач все время сверлил меня своими чёрными глазами-пуговками.

— Клубника! — вдруг воскликнул он. — Эта сыпь, что у тебя на шее и на ляжках, была она у тебя уже раньше или появилась только теперь? Похоже, мы имеем дело с диатезом.

Бедные клубничники! Мне не понравилось, что их обвиняют и в боли в животе, и в появлении маленьких красных пятнышек на коже. Теперь, когда я заметила эти пятнышки, у меня возникло неодолимое желание сильно их почесать, но врач строго велел потерпеть, если чешется. Клубника? Приятные, вкусные и сочные ягоды — не могли они вызвать такую жуткую боль! Охотнее я подозревала бы картофельный суп, особенно плававшие в нем противные, скользкие кусочки лука. Но после того как доктор то добром, то насильно заставил меня выпить несколько кружек тёплой воды и после этого научил, как надо сунуть пальцы в горло, я изрыгнула одновременно и кусочки лука, и красные кусочки клубники в большой старинный фаянсовый ночной горшок, который дядя Копли назвал забавным словом «утенсиль». Вид этой отвратительной блевотины был столь гадок, что меня вырвало два-три раза подряд.

Дяденька-врач дал тёте Маали коробочку с лекарством и велел дать мне утром полтаблетки димедрола, если сыпь к утру не пройдёт. А мне он сказал, подняв двумя пальцами за подбородок мою голову:

— Бабушка с дедушкой уже знают, что клубнику давать тебе больше нельзя, но ты ведь и сама молодец и будешь это помнить, ладно?

Я молча кивнула, хотя сразу, как только боль прошла, стала обвинять мысленно вместо клубники те противные кусочки лука в супе…

— Да, у еврея башка варит! Сразу сказал, что клубничный диатез! — услыхала я голос дяди Копли из кухни. — А ты бубнила: нервный шок, нервный шок!

Засыпая, я пыталась припомнить, не слышала ли подобного разговора раньше… Ну да, конечно, слыхала! Когда тата говорил об освобождении мамы, он тоже сказал что-то вроде того, что евреи мудрые и всё знают! Почему тётя Маали и дядя Копли сразу мне не сказали, что дяденька-врач еврей. Я бы тогда сама смогла у него спросить, где мама сейчас и когда она вернётся домой! А теперь этот дяденька-врач уехал, и никто не догадался спросить у него самое важное…