Маргарет Джордж - Елена Троянская

Внутренний двор был освещен факелами. На кострах жарилось несколько быков. Все как я и ожидала. На длинных столах шеренгами, как воины, стояли кувшины с вином. Горы хлебов — в спешке испеченных в тот же день, груды дорогих фиг и фиников, я уж не говорю о блюдах с оливками и яблоками.

Я пришла одна. Париса не удалось найти: это значило, он не хочет, чтобы его нашли. Он не только не делил со мной постель, но и пренебрегал обязанностью сопровождать меня на церемониях. Он был верен своему слову: я для него теперь не существовала. Больше не было Париса и Елены как единого целого.

Я шла между собравшимися. Их раны, телесные — которые я видела, и душевные — о которых я догадывалась, отзывались в моей душе чувством вины и боли. Вины — оттого, что эти люди страдали зря. Если Париса и Елены больше не существует, то все жертвы напрасны, и на Трою нет нужды нападать. И боли — оттого, что Парис больше не любит меня.

Он принес мне головокружительное счастье, полноту жизни, свободу. Тем горше возвращаться обратно в серый, как Троянская долина зимой, мир без любви, без него. Я так хотела узнать, как живут обычные люди, а не полубогини, оказаться на месте обычной женщины. И вот мое желание сбылось. Обычных женщин бросают мужья, обычным женщинам приходится слышать: «Я больше не люблю тебя». Обычные женщины тщетно ловят взгляд того, кто не смотрит на них. Обычные женщины ложатся в пустую постель.

«Добро пожаловать в обычную жизнь, Елена. По вкусу ли она тебе? Не думала, что тебе доведется ее отведать», — шептал мне знакомый голос.

«У меня не было времени привыкнуть к ней, — отвечала я. — Со временем привыкну».

«Я снова могу сделать мир цветным, — шептала она. — Я могу вернуть тебе Париса в одно мгновение».

«Мы должны полагаться на свои силы», — отвечала я, и хотя в глубине души мне хотелось крикнуть: «Да, верни мне его, пусти в ход свои чары!» — но я не допустила такого унижения себя и его.

«А все же ты этого хочешь, хочешь!» — дразнила она, и ее смех отдавался эхом в моем сознании.

Голос богини затих, и мои уши снова открылись для шума и гама: пирующие подходили поближе к мясу, которое резали на куски. Приам поступил правильно: он угощал людей в знак сочувствия к их горю. Жаль только, что кроме вкусной пищи им требовалось иное утешение, и он его дать не мог.

Завидев впереди Деифоба, я свернула в сторону. У меня не было ни малейшего желания не только разговаривать с ним, но даже здороваться. Пытаясь избежать встречи с Деифобом, я натолкнулась на Гиласа, который, как всегда, пытался не попадаться на глаза. Поклонившись и пробормотав что-то почтительное, он растворился в толпе. Я продолжала бродить одна, чужая среди чужих, и никому не было до меня дела.

Чужая. Я всегда была в Трое чужая, если не считать Париса. Теперь и он отвернулся от меня, оставил бродить одну, чужую среди чужих.

Мне лучше уйти. Вернуться к себе во дворец. Я уже направилась к выходу. Я хотела остаться одна: лучше быть одной в пустой комнате, чем среди людей. И тут я заметила в другом конце комнаты Геланора и резко повернула прочь от него. Он явно искал моего общества, но мне невмоготу было любое общество, даже его.

Завидев меня, он стал пробираться ко мне сквозь толпу, но я притворилась, будто не вижу его, и ускорила шаг. Я почти вышла на улицу — на меня уже повеяло холодным воздухом из-за колонн, — как услышала, что Геланор обратился с речью к собравшимся.

Это было немыслимо, в первое мгновение я подумала, что ошиблась. Только царь и члены царской семьи имеют право держать речь перед народом во дворце. Но нет, это был голос Геланора. Постепенно шум затих, все головы обернулись к нему.

Геланор стоял рядом с Приамом. Рука Приама покоилась на его плече: царь как бы заранее одобрял слова своего советника и смотрел на него почти с нежностью.

Геланор начал издалека. Он заговорил о загадочном шпионе, который сумел проползти сквозь неприступные стены города. Этот шпион владеет сведениями, которые может получить только человек, имеющий полную свободу передвижения не только по городу, но и по царскому дворцу. Он знал об отправке отряда в Дарданию. Он знал о расположении наименее укрепленного участка стены.

— Он знал также предсказание оракула, связанное с Троилом. А узнать его он мог только потому, что присутствовал при разговоре. Троил доверял ему. Троил погиб из-за этого доверия.

В зале установилась такая тишина, словно в нем не было ни души. Люди буквально затаили дыхание.

— Пусть Гилас выйдет к нам, — приказал Приам.

Ни малейшего движения. Никто не вышел. Вдруг в дальнем конце зала послышался звук борьбы, затем крик, и два человека вытащили в центр зала Гиласа и бросили его к ногам Приама.

— Встань. — Голос Приама был ледяным, как снег на вершине горы Ида.

Груда тряпья, скрывавшая Гиласа, по-прежнему шевелилась у ног Приама. Двое солдат подняли Гиласа.

Геланор подошел к нему и приподнял прядь волос, под которой скрывался шрам. Солдаты грубо развернули Гиласа лицом к собранию.

— Вот он, шрам, — задумчиво проговорил Геланор. — Шрам обычно служит подтверждением личности человека. На эту тему рассказывают сотни историй. Этого вполне достаточно, чтобы усыпить нашу бдительность, вы согласны? По крайней мере, когда юный Гилас — как он себя называет — пришел к нам, оплакивая предательство своего отца Калхаса, мы только взглянули на его ужасный шрам и впустили обратно. И с того момента, как мальчик вернулся в город, у нас не осталось тайн от врага: непостижимым образом греки всегда узнавали о наших делах и планах. Сколько смертей последовало за этим? Столько, что я задумался над вопросом: а нельзя ли шрам подделать? Оказалось, что можно, и легко. Вот шрамы, которые я сделал себе сам. — Геланор поднял руки и показал три свежих шрама на запястье: вот зачем он делал опыты с глиной. — Этот молодой человек подделал шрам Гиласа. Где сам Гилас? Наверное, убит. В любом случае, этот человек не является Гиласом. Это талантливый самозванец, подосланный греками. Он сыграл на нашей надежде, на нашем желании верить, что ни отец, ни сын не могли предать Трою. Но что же мать Гиласа? Странно, что она молчала. Она-то ведь, конечно, поняла, что это самозванец, а не ее сын. Хотя… — Геланор вплотную подошел к «Гиласу». — Ты, по-моему, избегаешь своей матери? Ты говорил, что почти не бываешь дома. Ничего удивительного!

— Позовите мою мать! Спросите ее, — захныкал «Гилас». — Она знает. Она вам скажет!

— Приведите сюда жену Калхаса, мать Гиласа, — приказал Приам.

— А пока мы ждем, я задам еще несколько вопросов, — сказал Геланор. — Мы хотим знать, как ты передавал добытые сведения в лагерь греков. Ходить самому — слишком опасно. Ты посылал гонца или подавал сигналы? Кто разработал их — ведь вряд ли у тебя хватило для этого ума? Назови своих сообщников.