Славка Поберова - Жирафка

— А ты знаешь, что это именно Томаш предложил поехать к тебе? — спросила Ева в воскресенье вечером, когда мы возвращались домой.

Я не очень внимательно ее слушала. В Томаша я, конечно, не была влюблена, просто мне было любопытно. Раз уж я брошена в нормальную жизнь, попробую жить так, как нормальные девочки! Надо признаться, не очень-то у меня это получалось — жить нормально, да и Томаша, скорее всего, ко мне влекла не какая-то там романтика, но что именно — я не знала. Когда я прямо его спросила, он уклонился от ответа. Потом как-то сказал, что с другими девочками совершенно не о чем разговаривать, разве что с Евой, но у нее нет времени. На признание в любви это было мало похоже. Потому мы так и продолжали ходить на свидания, которые и свиданиями-то не назовешь. Но когда я стала готовиться к спартакиаде, эта проблема стала мучить меня намного меньше. Единственная выгода осуществления славного Богункиного замысла! Теперь у меня тоже мало времени, и на тебе — результат не замедлил сказаться! Томаш загорелся и организовал группу для поездки в горы, чтобы увидеться со мной.

Только у меня теперь совершенно иные заботы. Я все время думала о предложении Дуды. В воскресенье утром я, оставаясь незамеченной, наблюдала за тренировкой девочек на лугу. Завидовала я им страшно. И зависть моя становилась острее, так как я понимала, что эти упраж-нения я бы выполнить сейчас не смогла. Пока я ничего делать не могу. Пока… А если навсегда? Надо решить для самой себя, привлекает ли меня игра в баскетбол просто ради удовольствия. Или, скажем, мини-баскетбол. Даже в далеком будущем я не стану ни выдающимся баскетболистом, ни выдающимся тренером, а останусь рядовым тренером отныне и вовеки. Плюс к этому необходимо иметь какую-то работу. А какую — я и не представляю. В Праге, конечно, больше возможностей, а здесь только текстильные предприятия. И Ева через два с половиной года уедет отсюда и поступит в Праге на медицинский факультет. Томаш тоже поедет поступать на свой математический. Они, конечно, потом вернутся, но они вернутся домой. А я тут сижу ради климата. Не могу я здесь больше. Вообще-то я чувствую себя неплохо, даже во время тренировок вполне сносно с дыханием.

Местный врач очень радовался, что его прогнозы оправдались.

— Теория, конечно, этого не подтверждает, но я же всегда говорил, что каждый случай сугубо индивидуален.

Почему же и дальше нельзя рассматривать мой случай индивидуально? Больных детей, например, посылают в санаторий на три месяца, на полгода, а потом они возвращаются домой. А я уже называю домом дом Марии. И здешняя школа стала для меня «нашей школой». И весь этот забытый богом город…

— Боже, какой ужас! И это ты держишь все время в голове? — всплеснула руками Ивета, когда в воскресенье утром я все ей рассказала.

Я пыталась побороть в себе те нехорошие чувства, которые возникли у меня при нашем субботнем свидании. Больше всего меня огорчало, что, собственно, мне нечего ей сказать. Но ведь написала же она мне письмо! Я сразу и не поняла, как оно мне помогло.

— Даже и представить себе не могу! Уехать из Праги! Я дивилась, что ты рискнула это сделать, а теперь ты огорчаешься и делаешь из всего проблему. Ты знаешь Дуду: ничего плохого он бы тебе никогда не посоветовал. Он ведь и теперь не перестает говорить о тебе, ты же была его гордостью. Сколько раз он ходил к врачу по поводу твоей болезни! А то письмо, что я тебе тогда написала, — сейчас-то я могу тебе в этом признаться, — то письмо сочинил он. Ну, вместе со мной, конечно. Понимаешь, без его подсказки я бы не рискнула написать о своих проблемах с матерью. Ты знаешь — я тебе еще не говорила, — она снова разводится… Я ей сказала, что каждый день не выходят замуж, теперь-то я не маленькая. Ох, Лени, если ты за это его предложение не схватишься обеими руками, ты будешь просто корова!

Значит, вот как дело было! Значит, это Дуда! Ну что ж, какая разница, он попал в самую точку. Он, наверное, тогда понял, что на слова я реагировать не буду. Я всегда знала, что он замечательный человек. А вдруг и я когда-нибудь сумею стать такой! Но, честно говоря, мысль о том, что придет время и я, в свою очередь, смогу помочь девочке, попавшей в беду, меня не вдохновляет. Теперь я в игре одна. Ивета с письмом или без письма все отдаляется и отдаляется от меня. Не стали же мы тогда ближе! И вернусь я или нет в Прагу, я сделаю это не из-за Иветы. А из-за Праги и, разумеется, ради нашей семьи. Раньше-то Прагу я вообще не воспринимала, дом для меня ничего не значил, и одно присутствие Милуш выводило из себя.

Итак, Томаш. Удивительный Томаш.

— Ты знаешь, — говорит Томаш, — в Заборжи еще лежит снег. Поедем?

— Еву возьмем?

— Нет.

Мы медленно шли по сказочному, заснеженному лесу и вовсе не ворковали, как это бывает в фильмах, но было прекрасно. Говорили мы о математике. А когда случайно (это бывало относительно часто) мы прикасались друг к другу, у меня возникало какое-то особенное чувство. Наверное, у него тоже, потому что он быстро начинал что-то говорить, я ему отвечала. Конечно, я отстала в развитии, это понятно — у меня не было времени, но Томаш!

— Я сначала поглядывал на Еву, — рассказывал он мне, — но она всегда такая озабоченная, что ничего даже и не замечала. А с другими я и не разговаривал — ты же знаешь, что с ними не о чем разговаривать. Я завтра приду к тебе и принесу шахматы — ты должна научиться играть, я считаю, что ты для этого достаточно интеллигентна.

— Спасибо за комплимент. А что делать с моей математикой?

— Математика — ерунда, математика — логическая наука. Зато в грамматике господствует закон джунглей.

— Мой папа высказывается точно так же, вы бы с ним нашли общий язык.

У меня все же хватает ума понять, что всерьез делать ставку на Томаша я не могу. Вряд ля он влюблен по-настоящему. А если бы и был влюблен, то, как говорит мама, женские слезы, весенний дождь и первая любовь длятся недолго или что-то в этом роде.

Кто для меня важнее? Наверное, все-таки Ева.

Мы совсем недолго с ней знакомы, но наша встреча не была случайной, и подружились мы не как глупенькие маменькины дочки. Можно даже сказать, что каждая из нас много пережила прежде, чем мы встретились. Да, все это не так просто — наша встреча, дружба, я это чувствую и знаю. И Мария так же считает. И Богунка.

— Глупость, что женщины не способны на настоящую дружбу. Не верь этому никогда. Но, как и все настоящее, дружба — не даровое удовольствие.

Неужели она отгадала, что происходит во мне? Прямо я ей ничего не говорила, а если бы сказала, то, насколько я ее знаю, она бы мне посоветовала решать самой. Когда Богунке предложили место на факультете, ей тоже было о чем задуматься. И у папы были длительные командировки, и ему в таких случаях приходилось решать, ехать или оставаться со своими студентами. О Милуш я не говорю. Ведь как она рыдала тогда на лестнице! Мама тоже рассказывала, что был у нее в давние времена друг Франта; если бы она за него вышла замуж, была бы теперь женой посла! Рассказывая это, она смеялась. Из всей нашей семьи своей судьбой больше всего довольна как раз мама. Даже у Милуш бывают минуты слабости, правда редкие. А что касается отца, он был больше всего счастлив, когда его студенты получили премию в Финляндии. Во всяком случае, радовался он гораздо больше, чем после защиты докторской.