Валерий Пудов - Приключения Трупа

И не стало предела. Встала, села, встала, села, встала, села. Потеряла пострела — пересела, Повертела — наверстала. Села, встала, села, встала, села, встала. Сто и сто и сто раз! Постонала и достала что хотела: нарастало, улетало, прилетало, зависало и — приспело. Экстаз!

Упала на Труп устало, словно душ ледяной принимала.

Запела неровно:

— Муж мой родной! Люб! Кровно!

Отпустила — загрустила:

— Как? Мой милый — ничей? Казенный? И отнять могут? Мрак! В дорогу!

И быстрей, быстрей — прикрыла кровать от зевак и — заспешила оформлять законный брак.

Клерки и юристы не облизали конфетку.

Нервно сказали разное:

— Нечисто.

— До первой проверки на просветку.

Лица вытирали от пота:

— Работа — грязная.

— Чтоб на вони жениться? Едва ли. В гроб, но не в койку. Даже в законе об этом — пусто.

Она же стойко напирала на идеалы:

— А чувства? Проверяла — задеты. Весна — не сон. И он — не соблазнитель: ему по плечу — семью.

— Плоти нелюдимых хотите? На скамью подсудимых?

— Не хочу. И ко всему не найдете статью.

Листали огромный брачный кодекс. Кивали на мрачный уголовный розыск. Кричали петухами, стучали кулаками, сучили каблуками. В содружестве вступили в спор о супружество и гнили:

— Вздор! Трупы — вещи, а не мужчины.

— Пустяк для причины. Мне лучше знать, глупый. И стать — в цене, и дерёт похлеще вас. Сущий класс!

— А как тогда насчет детей? Плодоносит?

— Не пёсик на пляжу! И не спросит, чей, когда рожу, доносив. Совсем не ревнив. И чем мертвец — не отец?

— А разложится кожица до скелета? И брось на авось?

— Погожу до конца лета. Сгниет — на развод. А, может, кость у мертвеца даже кожи глаже. Ласкать — не строгать. Не люди — судьи: кровать!

— Будешь сдирать шкуру и ублажать натуру? Держись, мамаша, отпета!

— За это не осудишь: наша, личная жизнь. Не лезь!

— Неприличная. Оставь спесь. Представь явь: с тебя любя сдерут на плечи грудь.

— Забудь и во сне, плут. Отвечу — покалечу. А мне он не возразит. У него — щит: ничего не заболит. Защищен и к врачу не побежит. И не внове мне любови ни с костью, ни с тростью: покрутила и мило впустила! Хочу — верчу, хочу — волочу без страха. Способы траха для особей в браке не описаны в законе: бесчисленны, как раки в затоне, сайгаки в загоне, кони в поле, собаки на воле и драки в зоне.

— Союз без препон опасен. Шлюз в разгильдяйство.

— Живем совместно и честно вдвоем ведем хозяйство, бережем капитал.

— А он? Обещание дал на брак? Пассия — но закон.

— Молчание — знак согласия.

— А подписать, однако?

— Не замать! Он — не писака, не критик: обречен на кровать — паралитик! Замолчали.

Стали мычать о своём.

Ждали: донимали не мытьём, так катаньем — рисовали на ватмане озорной мужской прибор с серпом наперерез.

И опять, как в начале, крючкотвор полез в закрома.

И снова листали и так, и сяк тома предписаний.

И вздыхали: ни слова — о работе плоти, ни слова — против таких бракосочетаний, о каких не слыхали и сами — с мертвецами.

Пошуршали усами, порассуждали о сраме и разгуле, покричали, постучали, в гаме устали, пораскидали мозгами, прошептали под часами о другом визите и — махнули руками:

— Бегом! Везите!

Простота ритуала напоминала, что высота идеала без винта поднимала и без болта держала, а у кота и без хвоста — до ушей запала на мышей из подвала.

В конторе суженная представляла жениха в кресле для больных («умница с горя в стрессе затих»), оберегала, как курица заслуженного петуха — от своих запасных, и без труда сказала «да» за двоих.

Кольцо на мизинец неуклюжего супруга юла надела умело и туго, а любимец на лицо был мил и не возразил.

Свадьба Трупа прошла не скупо, но скромно — надомно и экономно: молодых ждала не усадьба для пира, а от угла до угла квартира, и не плоды на попойке, а зады на койке — теста невеста не пекла, сала для стола не доставала, а на горячее подала промежности и телячьи нежности под одеялом.

Гостей — не звала: новостей — не желала.

Свидетелей брака — не заметили.

Однако в сведущих газетах написали о нем с огнем и удачным портретом новобрачных, беседующих в зале в положении стоя, — напускали тень на плетень и намекали: герои!

Продолжение — простое.

На следующий день мертвецы-молодцы разогнали лень и осознали свои права: заявки на размножение подавали едва умирали. Документы на укрупнение семьи повсеместно оформляли клиенты-невесты.

Не избежали и давки, и драки из-за справки, и скандала, но и торжествовали — немало.

А зеваки поздравляли — горячо:

— Браво, — кричали, — молодуха! Трах — не злодейство!

— И еще меньшинство отстояло право на естество и семейство!

— Тело без духа очленело! Ах, уело!

Брачная ночь — вино натощак: и игристо, как монисто, и невмочь, как мрачное убийство — для гуляк.

Но если супруга — мастерица, оно превратится в песни, кино и гостинцы для друга и любимца.

Превозмочь в трупе природу — не воду в ступе толочь!

Разве мог новобрачный перед смертью и мечтать о любовной круговерти, а не ворчать о подхваченной гнойной язве между ног и не скрежетать зубовно из-за потери надежды на удачный итог?

Печать воздержания на покойных членах — наказание для тленных, не достойных утех страсти.

К счастью, не для всех.

Кончина — причина молчания, а не безбрачия: утраченное слово — дым, лишай — пустяк, значит, вступай в брак и — снова любим!

Так поведал бы Труп соседу суть про победу, будь не скуп на беседу. А налег бы на свой слог, смог бы раздуть и такой эпилог:

— Два весла гребли от земли без сна. Лодка гнили резва — ходко несла. Зелье веселья испили сполна. Мгла с утра — гора похмелья и зла.

Спозаранку молодая жена одна убежала из дома в парилку: истома была тяжела — удалая рука не держала вилку.

Беглянка наверняка не ожидала сюрприза от супруга: поцеловала в рот, постучала по темени и скулам, повернула на живот для досуга и одеяло натянула книзу туго.

Но дохляк — не хряк и не марал: он времени на сон не терял и не чесал пупок о шлафрок, а за услугу и заботу взял девизом вызов и преподал урок.

На охоту за ним вышла без испуга лучшая подруга жены: седая, как дым, и худая, как дышло, не снимавшая полинявшие штаны смуглянка — измученная от вины лесбиянка. Хулиганка резво пролезла в форточку, на корточках подползла к любовному ложу и не по-доброму изрекла:

— Положим, я — зла. Но не подлянку привезла. А слава твоя на стороне покоя не дает мне. Акванавт, космонавт, пришелец из вечности. Налево и направо народ до бесконечности поет такое о тебе, что я — не в себе. Умелец, я — не королева, но — твоя. Ты меня попробуй, не кляня. Красоты до гроба не забуду. Дорогой, успокой паскуду!