Валерий Пудов - Приключения Трупа

— До брака.

Зажужжали, как зуммер в накале.

Прервали увещание — организовали совещание.

И разбирали нити событий с такой суетой, будто в сите с водой ковыряли кому-то гной под задней, складнем, ногой тупой иглой — будто в корыте пиявку гоняли метлой.

Потом шепнули:

— Мамуля, умерьте пыл и спешите домой. Принесите справку о смерти: «Почил живьём семейно». Поверьте, с врачом подмахнём келейно. За жалость.

Намеревалась уйти, но по пути задержалась:

— Мертвый бессмертен и впредь не может умереть.

Кивнули мамуле:

— И что же? Не гордый! Прыть ему не возвратить. Почить — не жить: почему не повторить? И не надо даты. Мы не бюрократы. Берем за труды без труперды. И за награду по причине кончины без кутерьмы разведём. Бегом! Ждём!

И побежала неудачная новобрачная под дождём обратно.

Скакала по лужам азартно, промокала и утопала хуже малой шавки и повторяла многократно, у каждой канавки, важные детали справки:

— Живьём подлеца и без даты.

Но — опоздала: забрали мертвеца в солдаты.

Армейского наряда супруга не застала и семейственного друга по одеялу потеряла заочно, но прохожие рассказали, что видали сами и, похоже, точно:

— Вначале кричали ртом, потом стучали кулаками, потом сапогами и прикладами, потом задами и снарядами взломали двери, силою взяли твоего милого с его покрывалом, пробурчали, что не звери, а надо, передали объяснительную, что «призвали на действительную», и — умотали от взгляда.

От потери тела и одеяла молодая зарыдала до упада.

А встала — седая: побелела прядка волос.

Едва живая полетела к бюрократам — спела вопрос:

— Вдова я солдата или солдатка?

Встречали всерьёз, а услыхали — захохотали до слёз.

Затем разгоняли печали: поздравляли, целовали.

И отвечали совсем юридически:

— Пропадёт и не придёт год — развод автоматически.

Умирали от смеха над такой семьёй:

— И жене твой — не помеха, и стране — рядовой!

Искали повода для встречи: обнимали за плечи, мяли бока и не отпускали без довода и — пикника.

И вечером в столовой у новой доверчивой крали организовали крючкотворы сборы — проводы призывника.

Пили за бойца, скорбели о теле мертвеца, били бутыли убойно, пели нестройно:

— Супругу — командировку, супругу — наизготовку!

Грассировали, режиссировали, бисировали под балалайку, вальсировали.

А красивую хозяйку — массировали, массировали, массировали и — изнасиловали.

Война без трупа скупа, как черпак без супа, тропа без уступа и старшина — без пупа.

Славный боевой путь уготован тому, кто ничуть не живой, зато равный по уму, обмундирован с головой и при крике «аврал» встал в строй, как великий герой, исправный собой.

Если ты — прах, не уместен страх, и нечего терять от суеты в любой сече, если заранее изранен и изувечен смертельно, зачах неподдельно или в срок залег в кровать и усоп постельно.

Покойник — такой призывник, какой не сник в лихой миг на бойне и без троп зовет следом за собой: вперед, на штык, в окоп, в сугроб, в сарай, к победам, в неравный, но главный бой, в бедлам к врагам, давай, не отставай, занимай посты, задавай перцу, под песни о чести, доблести и мести без робости мости на пути мосты гордости, шпыняй в сердце, бей скорей по морде и в печень, не забывай поминать при аккорде мать и стрелять картечью, и не разевай рот на тех, кто мрёт, — за то и успех придёт, и орден обеспечен.

Труп на войне бесстрашен, как щуп, и послушен ранжирам, и тем вдвойне люб всем командирам. Не двурушен, служит не нашим и вашим, а приказам и диспозициям. Чуждый сарказмам и амбициям, не спесив и не прихотлив к амуниции. Не соплив в неудачах, не судачит, не тужит на пожарище, дружен с товарищами, последнее отдаст при разделе довольствия, не продаст для отменного удовольствия ни военного секрета, ни продовольствия. И в деле — не балласт, а в атаке усерднее тыловой собаки и крысы. Не бежит ни от свежей ракеты, ни от пули, ни от заезжей прифронтовой игрули — актрисы. От ружей и пистолетов прикроет собою, как щит, и не хуже бронежилетов. Пот у него не льёт, а обиход и мастерство — блюдёт. Не рвёт кому-то стропы у парашюта ради шуток и за старинную обиду. Не подает виду, глядя на минные тропы, шхеры и гниду. Не краснеет от мата офицера и не крадет из ранца у солдата-новобранца. Не уползет, синея, в сортир, если треснет взрыв, не дезертир и в плену не болтлив, не запоёт: «Прости несчастного!»

И почти яснее ясного: без бледного мертвеца войну не довести до победного конца!

Взяли его без признаков жизни, но никого не смущали детали: и не таких сяких призраков и слизней брали.

Не секрет для военной прокуратуры, что не клеврет зловредной агентуры, а свой брат, призывник-озорник порой не прочь подорвать боевой заряд, мощь и стать родной комендатуры.

Вместо честной солдатской дружбы и службы отчизне кой-какие лихие и неумытые физии погрязли в неприкрытой штатской коллизии: в маразме, оргазме, пофигизме и онанизме. Не стоят в ряд, а юлят невпопад — норовят от призыва отлынуть: спешат забиться под халат к девице, упиться браги и красиво забыться, смыться за границу, на чужбину и пуститься в передряги, опуститься до бродяги, оступиться на коряге, утопиться в овраге и — сгинуть.

Один повестку получит на подносе, а в отместку сожжёт в куче нечистот, да заревёт, что почтальон — не чин, а хам, а сам — достойный гражданин, а не в поносе убойный скот.

Другой канючит, что он — урод, глуп, как идиот, и на допросе ни в зуб ногой, болезный и бесполезный для строя. Дрожит от горячки, гундосит от гонореи и смердит от геморроя, а поверят — убогий уносит ноги от накачки быстрее зверя.

Третий кретин при ответе изобразит увёртки, нервический стон и сплин.

Четвертый — в спячке: на вид — гранит, а храпит, как конь, — летаргический сон и — не тронь.

У пятого и стыд забыт: вонь первостатейна от муската и портвейна, да и рожей — похожий на дохляка, а не на призывника. Лежит, как не жив, и на груди — записка солдатам и близким: «Не буди к войне хрящи: мне, ребята, призыв — не в жилу, не взыщи — тащи в могилу».

Просится сразу в морг, а глазом на переносицу — морг-морг — косится тайком в немом вопросе: уносят или бросят?