Валерий Пудов - Приключения Трупа

Но и тут мертвец не подкачал — даже без оправки: и лажи избегал, и ничем не вызывал огорчения у ставки.

Редут штурмовал совсем как боец, на плечах салаги — отягчал хилых и духовно закалял трусливых. Пули принимал не без отваги, как глотал пилюли, и страх навевал на условного противника, даже на циника со стажем, одним своим ражем рубаки. Заменял и поноску собаке, и для упора стрелкУ подставки, и доску для шофера, который застревал на боку в канавке. Всегда бесстрашный и, как бронь, готовый на удар, без труда и растерянности принимал рукопашный и штыковой бой, огонь, пожар и газы — и по отдельности, и сразу.

А на привале был мил и служил подушкой. А для маленьких сосунков и маменькиных сынков — игрушкой!

Проверил он и действие новейшего оружия.

Зверем дрожал полигон. Кружево огня весело утюжило тени дня, в месиво превращало вал металла. Мишени жевало, как пельмени.

А пострел — устоял!

И показал пробел: сделать тело врага трупом оружие может без фальши, а дальше — негоже и тупо, как кочерга или хуже. Не лупа. А если вместе на поле чести лежат целые смертники без эмоций, то побежит пехотка без техники, и неумелый солдат, паразит, споткнется.

Недоработка! Поле из репейников!

— Доколе из веников, — в адрес оружейников разругались инструкторы, — в клопа стрелять и кашу, мать вашу?

Конструкторы похватались за черепа:

— Не достарались! О детали не догадались: в жертвеннике пленники — толпа!

И зажались, изменники, как девственники от баб, как стадо гадов и жаб.

И достались им дни — лихие: одни стрелялись на зависть другим, а другие за убытки нарвались — на пытки.

А дорогого мертвеца, раскрывшего измену и постигшего детали и цену преступления, как отца родного, не лишнего для управления, хоть на плоть слаб, призвали для изучения — в штаб!

Штабные, смурные, шныряли у карты. Издавали сап. Примеряли медали. Подавляли храп. Без азарта искали фарта: в мучении затевали наступление.

— Куда? — спросил танкист о направлении — Сюда?

— Не в тыл, — съязвил тыловик и сник.

— Не сплетник, но речист, — похвалил советник.

Программист тоскливо прогундосил:

— Спросим о вопросе машину, по давешней программе, — и суетливо придавил клавиши компьютера.

На экране вспыхнула рыхлая картина в тумане.

И вдруг на диаграмме муторно всплыл круг из чернил, а в нём по борозде заюлил — шиш!

— С огнём шалишь! — взвопил неряшливый, как баба, начштаба. — Спрашиваю, где начнём? Где?

Утопили в мыле шеи и всадили дули в ущелье — ткнули истерически, наобум.

Не угодили:

— В прогал? Уснули на стульях? Космический шум!

Жалкий без вины Труп стоял впривалку у стены.

Но тут показал весь стратегический ум: упал на карту, на уступ за рекой, словно взял редут и приказал рукой:

— Здесь! Поголовно — к старту! В бой!

Подступились — гроза, сомнение и примесь удивления.

Сгрудились — глаза дико навыкате:

— Гляди-ка ты!

Внезапно прослезились:

— Укорот снаружи! И не обнаружат, и бьёт в точку!

Навострились, как на кашу в ужин:

— Поэтапно разметим. Окружим и — в сети вашу дочку!

Встали, как один — салютовали мертвецу-молодцу:

— Попробуем! В жилу!

Обещали:

— Победим — дадим чин, медали и особую могилу.

И описали — умело:

«Теория военного дела, несомненно, претерпела агонию страждущего конца, но апория мертвеца ввертела в историю гармонию падающего тела».

Перед боем от потери покоя бойцы-молодцы запоем сочиняли многолистные письма и отправляли телеграммы.

Пугали страхом краха и нагнетали печали и драмы.

Призывали, чтобы зазнобы не молчали, а отвечали, а товарки — паковали подарки.

От лица мертвеца, словно безусловно живого, написали отчаянное прощальное слово:

«Страдаю за вас жестоко. Защищаю от зараз небесный покой. Ни милки, ни бутылки, ни копилки — одиноко. Опоры — никакой. Сплошная суета. А скоро — в честный бой. Неизвестный сирота.»

Перечитали — восторженно.

С жаром размножили и адресовали куда могли: в города и села, старым и молодым, веселым и больным от земли до земли — и скучающим товарищам, и сердобольным вдовам, и нездоровым дедушкам, и вольным девушкам.

Идею изрекли с жаждой складчины:

— Уцелеем от пекла в груде пепла и не будем околпачены — получим кучу всячины.

И каждый признал: у бездны покойный, как и прежде, любезно вселял надежды на достойный финал!

И грянул бой — кровавый, под зарёй — багряной.

Штурмовали уступ.

Неувядаемая, но ожидаемая слава без земли и могилы покрыла собой Труп.

В начале дела командиры с барабанным боем обнесли тело задиры перед строем.

Обманным околеванцем предостерегли новобранцев:

— Так кончит засеря-трус! Сопляк — наутёк, но — не убёг. Нам флаг — бог! Короче, усекли намёк?

Драным смутьяном вызывали у салаг вкус к ранам:

— И вам в срок, баранам, к потрохам рваным!

Иначе дали урок ветеранам:

— Он на перевале сражён за честь! Задача — месть!

Потом тайком переодели покойного в неприятельское знамя, выставили форменного перед врагами как пойманного в перьях на ели лазутчика и неистово прохрипели в динамики издевательское:

— C вами, маменькины голубчики, будет так же, как — ему! Наляжем на груди — перебьем по одному!

И — матерком, многоэтажно, не по-тихому, по-ихнему!

Пропаганда Трупа вздымала на попа и задевала по престижам, идеалам, крупам, гландам и пониже пупа.

Пока возили смельчака в автомобиле, как на поклон — урну с прахом, он не раз успел под обстрел к иностранным воякам. Тем самым хитроумно и без страха от кочки до кочки выявлял на показ всем атакам огневые и болевые точки, арсенал и наличные силы врага.

И при том доказал, что у них под ружьём — рахитичные мазилы и мелюзга: дуга перелёта их шальных ракет подбодрила нашу пехоту, а недолёты на мили насмешили до слез генералитет и обоз!

Зато наши самолёты и миномёты замесили в кашу плато у мостов и по наводке Трупа разворошили в ошмётки остов уступа!

Отважно рискуя шеей у крапивника, непоседа дважды, и не впустую, разведал траншею противника.

Челюсть и львиная доля его тела осиротела, когда смельчак искал проход для атак через минное поле.

Ничего не знал о боли: шнырял туда-сюда, рвал провода и вперед выступал, как трал на воле.

Направляли его сзади по радио, лежа в колодце, и рыдали, глядя на своего первопроходца.

Мясом без жил проложил дружине трассу в чужие дали!

Кожей и костями заслужил розы и слезы горстями!

Едва ли ждали от него и того, а он в раже и затронул, и круто запутал вражью оборону.

Шестами внезапно поднимали его персону с разных сторон и старательно отвлекали неприятеля вбок: вызывали залпы то на запад, то на восток.