Валерий Пудов - Приключения Трупа

И грязные рубаки в хаки застряли в нашей загадке!

Бьют в беспорядке тут и ждут у плато атаки слева, а наши танки бравы — справа.

От гнева перепашут огнём холм, на котором останки — у вершины, а наши машины — с задором в лощины!

Ложная мишень — на свет, возможный ответ — в тень.

На пень — бюст, под куст — кистень!

И у хилости не избыть прыть хитрости!

От разведки, разметки усилий и проб щупом припустили наконец бурным штурмом в лоб уступа!

И вмиг повсюду — крик люда — волна:

— Ни шагу без Трупа!

Мертвец постиг отвагу сполна и не сник от света.

Спасал бойца от свинца снаружи не хуже бронежилета.

На бегу щитом укрывал шустрых, а лежал пластом — и вал представлял врагу, и бруствер.

В руках здоровенного детины выступал и дубиной, и кастетом — ударял собой не за страх: головой — в голову, скелетом — в спину, ногой — в пах.

Пугал гада и отсутствующим взглядом — разгонял присутствующих без пощады.

И так бывал удал при посыле, что молодецкий опыт атак развили — снабдили павших, и наших, и не наших, датчиками и укладчиками, тросами и колёсами и — под мерзкий хохот пустили торосами, цепью: на обмундированных — в изжёванных отрепьях!

Мертвецкий топот произвел вороний трепет и привел частокол обороны в детский лепет.

Впереди с дырой в груди, пробитой, как сито, насквозь, нёс боевой стяг знаменитый от передряг до атак и прямой, как гвоздь, смельчак.

И глупый враг — обмяк, поджал, пёс, хвост, сдал флаг и побежал врозь и в рост.

— Смотрю на марш из лупы: в строю, изволь-ка, только трупы, — сказал дискантом наш генерал адъютанту. — Готово новое бедовое слово в военном деле! В тленном теле дух — дым: глух до беды и непобедим! Завершу операцию, откушу премию малышу и для баб, напишу диссертацию и бегом — в академию, а потом — в генштаб. Береги сапоги с рантом! По талантам — и аксельбанты!

Ликовали над инородцем и рядовые, и полководцы!

Враг разбит — всяк бузит — стяг в зенит!

Впереди на груди сверкали боевые ордена и медали.

На привале плясали, как придётся, от вина и ласки.

Уродцев погружали на носилки и в коляски.

Раздавали посылки: и от родной, и от шальной милки.

Больше всех и дольше, гостинец за гостинцем, получал из-за скал, но на смех пехотинцам не домчал до рта местный любимец — неизвестный сирота.

Был совсем без сил, а всем угодил: и защитил народ в запарке, и разделил на взвод подарки!

Затем без проблем продолжали суету дня и считали потери вражьего зверя от стали, пули и огня.

При подсчете в пехоте отважного сироту завернули в чужой мундир, и каждый полевой командир не однажды принес его особу на регистрацию.

Такую операцию провернули для того, чтобы смутить смерть, сногсшибательной статистикой нос утереть мистикам и втихую досадить самому неприятелю, а своему отряду получить сыть и медали в награду.

Носилки с телом смело продавали за бутылки соседу — без борьбы и пальбы умножали победу!

Предлагали это и противнику: за монету и в обмен на плен и клинику. И брали у него — всего, а своего — не отдавали: прах был дорог, а пыл бурлил, и порох в сердцах не остыл.

При том шутили о своём за бутылью:

— Бил Труп в зуб, был лютый, послужил и валютой!

Эпопея бойца-мертвеца, героическая по любой мерке, оборвалась трагически на очередной поверке.

Потея, выкликали сорванца для вручения медали.

С огорчением повторяли:

— Вылазь быстрее!

Но — ни ответа, ни пистолета, ни — портупеи.

Собрали от него из опилок всего по отдельности: затылок, ноготь, лодыжку, локоть, подмышку, сбрую, записную книжку и долото — и то без уверенности, что — то.

Постояли и обмозговали детали.

Обещали салют, взяли жгут и упаковали.

Попеняли под сурдинку на судьбу и запаяли в цинковом гробу половину находки.

Другую образцово закопали под осину: и слово сказали, и стреляли без наводки в вершину.

Остальную труху поваляли в пуху и рассовали без драм по разным однообразным гробам.

Во избежание глупой ошибки из-за зыбкой личности Трупа в отчете без околичностей указали, что нахал не воевал в пехоте, и заранее признали его одного не павшим, а сбежавшим от наказания, загулявшим в беглости, без вести пропавшим, предателем, дезертиром, неприятелем, кассиром из обоза, укравшим поклажу, и даже навозом со стажем.

И потому рапортовали, что чуму в арсенале не держали, а искореняли, беды приписали судьбе непоседы, а победы в борьбе засчитали себе.

По каждому моменту нашли по важному документу.

В похоронках, однако, на всякий случай тонко и по-свойски намекали, что взяли не наш уступ земли, а лучший вояка в драке с норовом — ваш геройский Труп, которого — не спасли.

Пожелали замаскировать дело, но с листа скрывали неумело: мечтали убрать срам в хлам, а сами разослали с гробами по ста адресам.

И хотя не знали, кому отправлять своих срамных, отгружали, шутя над кормильцем, однофамильцам: по одному на пять живых.

В походной типографии ради взводной справедливости и из милости издали труды и биографию бедняги.

Но бумаги замуровали на складе у яра среди прочего товара, испорченного в передряге.

Подписали и наградные, и накладные листы, но убрали — в кусты.

А оправдались быстро — ссылались на зависть министра: военные приключения мертвеца вызывали непременное сердцебиение у гордеца.

Позже, когда в зале суда оглашались воспоминания бойца-мертвеца, оправдания сжались в ссылки на бутылки и клистир — не может без нагоняя пьяница-командир:

— Страховались, — признались подсудимые. — Ну и что с того? Везде бывает, родимые. Конец не нравится? А кто его знает, где мертвец объявится?

Горе-вояки прибавили, что на случай сомнения при разборе драки и для покоя оставили героя в табеле, а ко всему и доставили ему лучшего угощения, вставили зуб, заправили постель и отправили Труп в увольнение — на обучение, для повышения и в гости.

Но слукавили: пробуравили, как сито, пещеру и в щель вставили — для примеру — чьи-то кости:

— На любой вопрос, живой он или нет, ответ прост и у вас припасён. А с нас взятки — гладки. Похожих могил — десятки. А еще в счёт — тыл. А может, он у нас и не служил?

А одна жена получила гроб и открыла.

Посмотрела на тело и — села:

— Лоб — в поту, как дуб в цвету, уши — из нежного мыла, не из кожи, и оскал — непохожий.

Труп лежал лучше прежнего, постылого, и моложе немилого.

Прибежали соседи и в беседе подсказали:

— И другие получали дорогие останки, но едва ли по осанке такие, как ждали.

Был суровый Труп дюж и гражданке — люб и мил: зажил бы, как новый муж, и без наживы не затужил!

Да не те приложил известия: помер!