Валерий Пудов - Приключения Трупа

Мода на мемориалы не миновала народа.

В постелях спали особо, под крышкой гроба.

В сауну не пускали без савана под мышкой.

На демонстрациях и манифестациях каждому вручали бумажные чучела замученного.

На заводах бригады до упада соревновались за право ходить в гриме и носить имя Трупа.

Походы по местам славы и расстрела тела вызывали зависть.

Отряды юнцов собирались у уступа под горою и обещали костям героя:

— Готов хранить прыть мертвецов!

В детских книжках писали, что ОН был мерзким мальчишкой, пока жил, но в звании мертвяка усмирил пыл и заслужил поклон и признание на века.

Наука открыла, что без Трупа вела дела безруко, уныло и глупо, но ОН заочно установил всеобщий закон, подарил населению учение, растворил дверь к облегчению, и теперь борьба и судьба людей навечно обеспечена свечением идей.

Инженеры предпринимали меры для разработки в материале Трупа будущего, орудующего скупо, но в охотку и без опор на колодки, и несущего грядущему — простор, гнетущему — зажим, сущему — мор, растущему — дым, и укор — живым.

Все сферы жизни сменили стили, прокрутили, как на колесе, и внедрили ЕГО богатый опыт и указания, отчего и устранили проклятый ропот ожидания и вручили отчизне благосостояние.

Производство обрело превосходство, село развело скотство, армия стала ударная, торговля — товарная, ловля ушла на глубину океана, охрана умалила величину зла до криминала, искусство развило чувство до идеала, физкультура закалила натуру, а счастье победило суровые страсти без живого участия.

Даже небесное светило, по сводкам погоды, повсеместно запалило глаже, будто скользило по водам, а электропроводку снабдило будкой с громоотводом.

Отдельные сомнения в правоте и красоте учения не получили одобрения.

Критиков изобличили как паралитиков.

Самозванцев устранили как оборванцев.

Без нательного обыска установили, что они гасили огни, наводили страх земли, а на похоронах не вкусили кутьи.

Для смущения других подвели их под расстрельные статьи кодекса, но отпустили как больных и поручили — разоблачение остальных.

Псевдонаучные опровержения учения объявили докучными хлопотами, а невнимательных авторов для примирения с опытами поместили у ядерных реакторов.

На улицах и в учреждениях клевету на героя ценили как выход из строя и лихо били дезертиров или ловили, как курицу, налету и топили в сортирах.

Искоренили и другие неподобающие крайности.

Умирающие и по нечаянности живые норовили, как ко льву в пасть, попасть к НЕМУ в могилу. Умело подделывали справки о родстве и уныло, как пиявки на естестве, по одному теребили молву: стонуще просили о помощи. Им говорили: «Мест нет», - а они: «Окрест пыли — свет». Искали безмятежный покой между собой: намекали одни другим на справедливость морали и чести, но за ретивость получали по заслугам и — вместе.

Таких брали не испугом, а лечили и оставляли в живых.

И силой поучали: могилы — не для них.

Расставляли всевозможные сети и подложные дети и наследники героя.

Чередою прибегали за мздою, раскрывали передники и мычали:

— Мы — без сумы. Бедненькие…

Этих награждали веселым апперкотом и приобщали к тяжелым работам:

— Там вам — царство. И — воздастся!

Человек — нить: не сложно оборвать, но невозможно восстановить и длить опять.

Не век жить — век поминать.

А почины у помина — не объять.

Труп и без труб звучит на тризне, как ключи от жизни.

ОН — и черта круга, и простота друга, и советчик для живых, и ответчик за них, ОН — и закон конца, и учитель начал, и воздух в ноздри мудреца, и избавитель от подлеца, и — идеал.

В хронике — этажи чуда, но о покойнике — не скажи худа.

На мёртвого поклёп — завертывайся в гроб.

Топот на лежачем хлопотен ходячим: споткнешься о крошку, разобьешься в лепешку.

Сети разбойника зовут люд к соучастию, а покойника встретить — к счастью.

Оттого и зажили весело и вкупе, памятуя о светиле: о Трупе и ЕГО могиле.

Струи ЕГО приключения в плесени умыли население, но научили — поведению.

Потому и говорили ЕМУ:

— Не повинны в том, что помином живем! Судьба — дура, божба — процедура!

А не повинны, значит, нет и причины опять начинать мертвячьи похождения и волшебство — и ответ держать за гонения на НЕГО.

Скандал и беда — не в могиле, а над ней.

Труп был груб, когда пустили на распыл, а когда похоронили, стал милей!

И вдруг Труп ожил.

И похоже, без потуг.

И не раз.

А говорили, что и на глаз, и на пуп — негожий.

И никто не пресёк того.

А были в силе: сто на одного.

Урок от изгоя для кое-кого!

Домой нагрянул рано.

И — пьяный.

Распахнул ногой дверь, отшвырнул занавеску, шибанул железкой в косяк, зевнул, как зверь, крутанул фляк, скакнул на стул, перевернул бокал, расплескал суп, почесал пуп, пнул таз и затянул рассказ.

— Черти, — сказал, — ложь, а без смерти — не помрешь. Совсем помирал, а признал, что попал в завал и ем грязь, осердясь и встал. Пальто у могилы — не манто на коже.

Но то было позже.

А сначала полетел на юг.

Не для дел и услуг, а для отдыха.

Попало обухом (услужил отпрыск) и решил: в тыл, в отпуск!

А там — авария: по зубам отоварили.

А от нежной — заболел.

Так, промежду ног — пустяк.

И лёг в больницу — подлечиться. Бел, как мел. Или флаг.

Приятелям-олухам дал приказ: не кирять и без промаха послать от него телеграмму домой. Обязательно прямо к родной хате. Чтобы его оттуда взяли и, кстати, без особой морали.

Дружкам-корешкам за причуду и ошибку обещал накидать в глаз и в пипку. Но отсчитал монету и на это послание, и сверху — на потеху, за старание.

И опять прогадал!

Накупили бутылей и пропили капитал.

И чего не дал, спустили тоже: ущемили под рогожей.

Ребята своего не упустили: хваты!

А потом упал из халата в окно палаты. Ничком на панно. В говно. Или кал. Не разобрал. Хорошо, не в горшок. Но — в понос. Удал, да завонял!

И — пополз.

Удрал: в больнице изувечен, а расплатиться — нечем!

А сестра пришла с утра и — в страх:

— Ах, мать, тра-та-та!

Кровать — пуста.

А не нашла под кроватью орла — со зла приятелям донесла:

— Вопрос — без лакун: не дорос пачкун — унёс карачун.

А те в простоте и с похмелья разыграли драму — дали с веселья о печали телеграмму:

«Погиб героем без боя, в походе, от своего».

Или вроде того.

Перегиб!

Да за такое…

Головою — в гальюн!

Но карачун — не ушиб: от кремации — не оклематься, а без квитанции — не оправдаться.

Обратно тарахтел поездом. Бесплатным зайцем.

Ел врагов поедом, как яйца: