Геннадий Карпов - Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043

К нам прибило несколько мексиканцев, а японцев прибило к отхожему месту. Этим парням как-то не везло по жизни. С одним латиносом мы летали чуть ли ни в обнимку несколько часов. Пытались оттолкнуться, но на следующей волне вновь хватались друг за дружку, словно бы сила гравитации между нами внезапно возросла тысячекратно. Он поддерживал меня, я – его, оба молились своим богам, стонали и плакали. Я несколько раз сильно ударился головой и спиной о борт и бочку из-под воды, и несколько раз приземлялся на кого-то, кто уже не двигался, зарывшись лицом в песчано-водяную кашу. Было душно. Хотелось пить. Время тянулось как рижская жвачка. После нескольких часов взлётов и падений я нащупал пистолет под рукой, и решил, что если начнём тонуть – сразу пущу себе пулю. Только не в лоб. В лоб – это, наверно, неприятно. В сердце. Но ствол не пригодился. Через бесконечное количество времени качка стала уменьшаться, потом заскрипели канаты, ржаво лязгнул люк, и мы увидели хмурое небо, с которого лился несильный дождик. Мы поглядели вокруг, друг на дружку – и ужаснулись. Из песка торчали руки, ноги, головы. У засыпанных людей не было сил выбраться даже из-под двадцатисантиметрового слоя мокрого песка вперемежку с дерьмом, финиками и рваной одеждой. Я сел, опершись спиной в борт и вытянув ноги. Перед глазами всё дёргалось и плыло. Разглядел наверху пулемёт, но рядом с ним никого не было. Дальше на мостике стояли, как прибитые, двое в банданах. Этим всё было нипочём! В стекле кто-то маячил у штурвала. Песок местами шевелился, по нему ползали и из-под него выбирались сами или с посторонней помощью. Некоторые тела не шевелились. Я смотрел на этот кошмар, а в голове было только одно: неужели кончилось? Неужели я жив? Мексиканец лежал рядом на спине, сложив руки перед лицом, и что-то шептал, глядя в небо. Лицо у него было всё в крови. Я поднял его голову и понял, что у парня разбит нос. Дождь разбавлял красное до оранжевого и смывал на некогда белую рубаху мексиканца. Тот был примерно моего возраста, худой, с наколками в виде какого-то орнамента на лице.

– Прорвались! – громко сказал я ему. – Бог – не Яшка, узрел, что нам тяжко. (Так иногда говорила Анфиса Васильевна, наш классный руководитель в школе.)

– Тячко. Узрэ. Товарищ. Русски – да. Помоч. Янки нет. Моска и Мексико – дружба. Хорошо вива! – и он поковылял к своим.

Из наших погибли трое. Я не запомнил их имён. Рядом с ними мы откопали трупы двух мексиканцев. Ещё троих латиносов нашли в разных местах трюма. Трупы четырёх господ из Находки валялись около китайцев. Китайцы показали нам, чтоб мы тащили их к себе. Китаец умер один. Японцев – двое.

Ко мне подошёл один наш, из Киева, и сказал:

– Пошли за хлопцами. Пидмагни трохи.

Мы перетащили находкинских бизнесменов ближе к своему углу, но отдельно от матросиков. Я тащил за ноги, а Микола – за плечи. Я впервые не то, что тащил труп – впервые его видел! Ощущения были странные. Конечно, страшно, неприятно, но если бы мне предложили описать свои чувства в двух словах – я бы сказал, что это – радость от того, что тащу я, а не меня, и – любопытство. То же любопытство, с которым я смотрел на ночное безлунное небо. Почему человек, который только что дышал – не дышит? Почему живому надо всего и побольше, а как умер – ничего не надо? Почему он умер, а я – нет? Кто вдыхает жизнь в человека, и куда она потом исчезает? Или не исчезает? Почему в американских фильмах главный герой всегда живой, а второстепенный – умирает? А в жизни тогда кто – главный, а кто – второстепенный?

Я вглядывался в лица одного, другого, смотрел на грудь, на живот, пытаясь уловить привычное движение диафрагмы. Нет, грудь не вздымалась, а лица… Лица запрокидывались, были синими, с кровью в носу и пятнами на щеках и горле. Я вопросительно глянул на Миколу, и спросил:

– Интересно, а чё наши матросы бледные, а эти – синие?

– Бывает! – протянул хохол, снял с одного из трупов рубаху, и прикрыл ею лица. – Холодно. Вот и посинели.

Я глянул на Миколу, и вдруг заржал. Впервые за почти два месяца моего идиотского путешествия мне стало смешно, причём в тот момент, когда я перетаскивал труп! Микола глянул на меня, покачал головой, но промолчал. Из его бороды сыпался песок, от тельняшки осталась только верхняя половина. Руки, все в синих якорях, русалках, куполах и звёздах, были по локоть в ссадинах и царапинах. Хотя, я от него не сильно отличался: тоже весь в песке, рванине и синяках.

– Пошли, седой, воду примем! – сказал он мне через минуту, увидев, как в трюм солдаты спускают новую бочку с водой. Предыдущая лежала на боку посреди трюма.

Китайцы сели вокруг своего покойника, мексиканцы – вокруг своих. Мы помогли японцам перетащить их товарищей ближе к борту, а сами выстроились около трёх своих погибших, старпом прочёл молитву. Все громко сказали: "Вечная память!". Через час нам опустили краном большую сеть для погрузки мешков, и крикнули, чтобы трупы грузили в неё. Мы глянули на старпома. Тот поиграл желваками и приказал:

– Потащили! Жара стоит. Долго их тут нельзя.

В сетке стояли две коробки с какими-то объедками. Мы вытащили коробки, положили на их место своих трёх, находкинских, и двух японцев. Двоих оставшихся можно было тоже ложить рядом. Они не могли ни стоять, ни толком сидеть. В каждом оставалось килограмм по сорок. Мексиканцы положили своих, китайцы – своих, уже почему-то троих. Итого – семнадцать тел поднялись в воздух, свалились друг на дружку, кран развернулся, и высыпал груз за борт. Вот и все похороны.

Вечерело. Мы сидели без сил кто где, подставив лица под мелкий тёплый дождик. Я перебрался поближе к хохлу, и спросил:

– Микола, а тяжело убивать человека? Ты мне расскажи, а я тебе скажу, почему я задал тебе этот вопрос!

Вообще, Микола Понидилок выглядел так, что если бы вы захотели узнать, как убить человека, а перед вами сидела сотня уголовников, то вы со своей проблемой подошли бы именно к Миколе. Худющий, жилистый, косматый, с глубоко посаженными глазами, огромными клешнями синих от наколок рук – это был образчик не насильника или грабителя, а палача. Поэтому я решил проконсультироваться именно у него на тему – как застрелить человека. Я подумал, что раз мы – одна команда, то бежать в одну морду мне будет некрасиво, да и, скорее всего, нереально. Но и всем говорить о том, что у меня ствол, я почему-то не хотел. Скажут – отдай, нам виднее, как его применить! Может, оно и виднее, но расставаться с такой игрушкой я категорически не желал. А то, что мы попытаемся сбежать, было уже давно понятно. Раз есть прямой приказ – живыми нас не отпускать, то и теряем мы немного.

Микола, казалось, дремал в позе покойника, сложив руки на груди. Он приоткрыл один глаз, глянул на меня, потом по сторонам, и сказал просто: