Роман Солнцев - Золотое дно. Книга 2

— Всем не уехать… — пробормотал Сергей Васильевич.

И старые люди за столом заозирались, словно разом вспомнили, какая гигантская, не поддающаяся сознанию человека силища висит сейчас над ними.

Но зачем в таком случае рисковать в эти дни, лететь куда-то в тайгу? Однако, словно услышав мои слова, вдруг Никонов повернулся ко мне:

— Посмотрим, что в горах… сколько снега… — И снова к молодому Хрустову. — Илюха, ты про Ищука толком ничего не сказал. Стран-н-но себя ведет.

— Про него дядя Валера может рассказать. Но он его боится, факт. Ищук вылез на дружбе с Чубайсом. А потом, говорят, его же и подставил. Зарвавшийся пацан, он был никто. А взлетел — скупал акции САРАЗа. Ему братья Черные выделили деньги… скупал — вплоть до угроз… Не продашь — крупно пожалеешь… Он якобы закончил университет, а он его просто не мог кончить, какой? Где? Все время здесь крутился. Да, пап?

Выйдя из ванной и оглаживая мокрую голову, отец сел к столу. Илья подвинул отцу стакан с минеральной водой, и тот, все с тем же потерянным, серым лицом, стал машинально пить.

— Диплом явно купленный, — продолжал сын. — Песни — да — хорошо поет. Я думаю, песнями и обаял старого президента. Окружил себя братками, на заводе разборки устраивались — куда тебе «Бандитский Петербург»… ножами резали друг друга! Потом одного своего приятеля сунул в правительство, братьев Черных кинул, конечно… разделил завод на две части, произвел эмиссию, акции растворил… те потеряли основной пакет… и завод стал принадлежать ясно кому.

— Есть такой анекдот, — снова, не глядя ни на кого, пробурчал Хрустов-старший. — Два червяка возятся в навозной куче. «Папа, а вот в яблоке жить хорошо?» — «В яблоке хорошо». — «А в апельсине жить?» — «Ой, хорошо и в апельсине». — «А почему же мы-то здесь?» — «Понимаешь, сынок, есть такое понятие — Родина».

— Вы, дядя Сережа, с ним осторожней, — сказал Илья. — Он ничего зря не делает.

— Да с ним все понятно, — протянул Никонов. — Если бы присоединил станцию, платил бы за энергию копейки, а заодно и с налогами мухлевал… можно выстроить схему, например, ГЭС оформить как дополнительный цех… не придерешься… Но фиг ему!

— И вы не очень заблуждайтесь насчет его патриотизма, — уточнил Илья. — Мать у него в Швейцарии, жена в Испании, дочь в Англии.

— Да это ради бога! Человек волен жить, где хочет. Только вот почему он брякнул, что готов продать акции ГЭС, которые у него есть?

— Он так сказал? — Илья аж отъехал на стуле от стола. — Так, говорят, играл Таль. Швырял фигуры.

— Да, он так сказал. — Никонов словно только что услышал вопрос Ильи. — Почему? Я совершенно уверен — плотина выстоит. Ты завод продавай, коли уж на то пошло.

— Он хитрый-митрый-конопатый, убил бабушку лопатой. — Илья поднялся. — Мне пора.

— А если что, Илья, — переезжай с Инкой ко мне. Квартиру дам сразу большую, двухуровневую. А работа будет еще интересней.

Илья не ответил. Мать, глядя на сына, промолвила:

— Ты бы поел… худенький стал… всё бегом, бегом… поешь шанежки.

— Спасибо. Я подумаю, Сергей Васильевич, — ответил младший Хрустов. — Всем до свидания.

И когда он ушел, снова наступило молчание. Тяжело было смотреть на Льва Николавича, лицо его выражало страдание. Он кусал губы, сжал в руке изо всех сил бокал с водой.

— Значит, так? Если меня не убедил, начинаешь отнимать сына? Думаешь, и я потянусь, брошу этот фронт?

Никонов вдруг разозлился.

— Да ну тебя на хер!.. «Фронт»! Не надоело играть?! «Фронт»! «Лидер», предводитель народа! И сколько вышло народа? Обиженных тысячи, а вышло сто. Не умерли же остальные? Как-то пристроились, живут? А ты мешаешь им жить, продолжаешь распалять, соль сыплешь на раны… Ты, Левка, провокатор!

— Я провокатор?! Да народ уже изверился… вот почему не вышел… А вот если я, например, повешусь на площади — и до остальных дойдет! Что уже край! Что терпеть унижения и ложь больше невозможно! И тебе этого… с двумя орденами… не понять! Ишь, ему и церковь грехи отпустила, и правительство любит! Только ведь честных людей они не любят, потому что сами воры! У них у всех бизнес, хотя по закону власть не имеет права…

Не дослушав его, Никонов, отодвигая стол, громоздко поднялся и зашагал прочь из квартиры.

— Сережа! — за ним выскочила Татьяна Викторовна. — Мы сейчас вернемся. Сереженька!..

Но Никоновы ночевать не вернулись.

— И не звони! — ярился Хрустов, когда Галина Ивановна попробовала по телефону выяснить, не в гостинице ли Никоновы. — Он не друг мне! Чужой он давно! Самовлюбленный батон с деньгами! Фофан! Был бы жив Климов, он бы ему дал щелчка по кумполу!..

Утром явилась Татьяна Викторовна, вошла с улыбкой, как бы ничего и не случилось, пояснила, что забрели в гости к Валевахе и у него остались. Звонили сюда — было занято. Ночью послали телеграмму Алексею Бойцову в Индию. Ну было дело, немного выпили.

— Не сердись, Левушка, — попросила Татьяна Викторовна Хрустова. — Он тебя очень любит. Он вчера только о тебе говорил. Вспоминал, как вместе работали. Как мы с Нинкой у вас блоки принимали.

Хрустов в мятой рубашке, не побрив щек, со всклокоченными кудрями молча пил чай. Галина Ивановна радостно кивала — гости возвращаются. Да и Валевахи — не такие уж плохие люди, Лёва.

— Когда мне было худо, Левушка, когда мы в ссоре были с тобой однажды, я у них вечер целый провела.

И улыбаясь, не давая взорваться Хрустову, стала рассказывать.

Галя (как уже понятно, в летописи — Таня) очутилась в морозную жуткую ночь в их жаркой трехкомнатной квартире, с новой румынской мебелью, с радиоприемником и цветным телевизором, который тогда, правда, еще не показывал в цвете — в Саянах только строили ретранслятор.

После барака, тесноты, после скудной пищи и бедноватой одежды Галя словно в рай попала. Зеркала. Зачем столько зеркал?! Люстры. Зачем столько лампочек?! А семья здесь милая. У Валевахи старшая дочь, Оля, заканчивала тогда школу, ласковая, смуглая украиночка, обняла отца и замерла, опустив длинные ресницы. Другая дочурка, лет трех, сосредоточенно гуляла с куклой в руках и с автоматом — видимо, подарком ее кавалера, ибо на полу валялся явно не девчоночий пиджачок с якорями. Жена у Валевахи, Устинья, полноватая, красногубая, с тремя золотыми кольцами на руках, кассир в магазине, водила Галю из комнаты в комнату.

«Вот живут! — пытаясь насмешливо оценивать все вокруг и тем не менее поддаваясь гостеприимству Валевах, думала она. — А что? Все это для жизни. Они же не на перекладных. Они тут обосновались».

Книги занимали целую стену: здесь и «Библиотека приключений», и «Всемирная серия»… Пушкин, Кочетов, Леонов, Шолохов, В.Федоров, Шукшин, Ленин… Вот где она сможет попросить что-нибудь — в поселковую библиотеку зайти до сих пор не могла решиться… Есенина бы для души. И какой-нибудь роман о строителях. Чтобы немного понять происходящее вокруг.