Евгений Будинас - Перловый суп

— Видите ли...

Видите ли, очень трудно понять, за счет чего я живу, сколько я зарабатываю...

Я всегда писал безграмотно, и никто не мог мне помочь. Потому что у меня такая конституция сознания — если говорили, что в каких-то случаях нужно писать через «а», а в каких-то через «о», то для меня это были пустые звуки. Даже в самых простых вещах, когда, например, нужно было запомнить, как зовут девушку — Лида или Люда... Я решал: эту девушку зовут Лида, как город. А другую девушку зовут Люда, не как город... И все равно Люду называл Лидой.

По этому поводу я однажды прочитал у Замятина развеселившее меня замечание: мол, в условиях социализма приставка утратила смысл, потому что на белорусско-украинской границе с одной стороны плаката было написано:

«Хай живе товарищ Сталин!»

А с другой:

«Нехай живе товарищ Сталин!»

А означало это одно и тоже.

Потом я развил эту тему до абсурда: в нашей стране все ТАК, потому что, например, чаще всего употребляемое ругательство «на хер мне это нужно» означает то же самое, что и «ни на хер мне это не нужно». То есть, слова «да» или «нет» в условиях абсолютного нашего пофегизма не играют никакой роли.

Я всегда легко запоминал то, в чем есть какая-то логика. Вот поэтому до сих пор помню математические формулы и теоремы, и они отскакивают у меня от зубов. И это притом, что учился я, как говорится, на круглые двойки. Еще у меня отличная память на стихи, оттого что в них есть ритм и чувства.

А вот правила... На экзамен в ГАИ я пошел по большому блату. Мне выдали билет, в котором было десять вопросов. На все вопросы я самым добросовестным образом ответил, ведь до того тщательно проработал сборник ПДД. Реакция же офицера была запредельной:

— Боже! -вскрикнул он. -Какой кретин! Из десяти вопросов вы на все десять ответили неверно. Такого не было ни разу!

Не удержался он, несмотря на то, что я был VIP-персоной, и ему настойчиво рекомендовали меня «для положительной сдачи». Но я его понимал...

По теории вероятности, если бы я отвечал на все вопросы автоматически, не задумываясь, то все равно где-то около пятидесяти процентов положительных ответов набрал бы.

Сдавать же ПДД в возрасте, который кокетливо называют зрелым — это действительно уму непостижимо. Я понял, какое мудрое изобретение организма — склероз, какое это чудо. Он позволяет человеку забывать абсолютно все, что ему не нужно, не интересно и бесполезно. И оставляет только то, ради чего стоит жить.

О том, что у меня все же хорошая память, свидетельствует то, что я, в конце концов, великолепно знаю правила дорожного движения, ведь по каждому из них меня однажды наказывали. Я помню и за что меня наказывали, и все обстоятельства того, как это происходило. В результате я совершенно точно знаю, как себя вести в каждой из дорожных ситуаций, и прекрасно это помню.

Выучить же просто правила — выше моих сил.

Я очень люблю женские профессии.

Особенно люблю женщин-парикмахерш, массажисток. Но, кстати, не люблю женщин-художниц. Потому что они чаще всего становятся мужественными оттого, что в их руках очень серьезное дело. Художницам приходится работать с химией и красками, они возятся с глиной, асбестом, металлом. Это все огрубляет их руки и их самих.

В Беларуси есть только одна художница, которой это не свойственно, Неля Шчастная, у нее и работы женские.

У меня однажды была идея сделать фотоальбом женских профессий, но, чтобы парикмахерша, например, в процессе работы была, кроме всего прочего, обнаженной.

Самой женской из всех профессий я считаю профессию монтажера в кино. Мне пришлось с этим столкнуться, когда я впервые работал над фильмом не только в качестве сценариста, но и в качестве режиссера. Этот фильм не представлял никакой художественной ценности, но, тем не менее, была специфичная идеологическая задача, которую нужно было профессионально решить. Работа была чрезвычайно сложной, а самое главное, крайне срочной. Приходилось трое суток подряд не выходить из монтажной. Речь идет о традиционной старой технологии кино, когда был монтажный стол, на нем устанавливались экран, бобины, моторчик, и все это крутилось взад и вперед, просматривалось бесчисленное количество раз.

Когда снимается фильм, то делаются дубли, а в сложных ситуациях, если режиссер неудовлетворен каким-то эпизодом, их может быть десять, пятнадцать и даже больше. А это многие километры пленки с вариантами одного и того же эпизода.

Сначала все это начерно сбрасывается, грубо составляется в соответствии со сценарием и замыслом, а потом начинается притирка. Притирка— сначала грубая, потом точная, потом ювелирная и уже затем микроскопическая. Например, если какой-то эпизод заканчивается взмахом руки, то для того, чтобы перейти в следующий эпизод, нужно так точно смонтировать, чтобы рука не оказалась дальше взмаха или хуже всего — вообще была бы опущена. Должен быть пойман тот момент, когда есть незаконченность движения, которая позволяет зрителю домыслить это движение, но в то же время создается возможность перейти к следующему кадру.

В конечном итоге от сценария уже ничего не остается, потому что у изображения свои законы, при этом учитывается все: и погода, и освещение, и даже настроение. Плюс ко всему, есть еще и звук. Этот плюс — такое же количество пленки, только непрозрачной. Все это сопоставить и должен монтажер. Для этого необходимо раствориться в режиссере, полностью подчиниться, обеспечить абсолютный моральный комфорт. Важно держать километры пленки в своем сознании, знать их лучше режиссера. Ведь это творчество, здесь режиссер не всегда до конца знает, что хочет.

Монтажер Светка, юная, пышнотелая, мягкая на вид женщина-профессионал в своем деле. В процессе работы над фильмом доходило до того, что я ей кричал:

— Подожди, подожди! Здесь нужно совсем не это, я думаю что...

В это время она уже бешено перематывала пленку. Работа шла в невероятном темпе, с той скоростью, с которой идет мысль. Отрезался кусочек, он отправлялся в корзину, и вдруг наступал момент, когда в жесте не хватало двух кадров. И пока я только произносил:

-Стой! Стой! Стой!

Она уже соображала, что я заметил незаконченное движение. Тогда она искала другую копию, другой вариант.

Светке было лет двадцать восемь или тридцать. Когда Лера приехала ночью, чтобы дать нам пожрать, она вызвала меня в коридор и сказала:

— И ты хочешь сказать, что эта женщина работает здесь третьи сутки?

Дело в том, что Светка еще и хорошо выглядела — была цветущая, жизнерадостная, тем самым поддерживала состояние подъема и комфортную атмосферу. При этом нужно учесть специфику моего характера, мою раздражительность. Я по десять раз менял свои решения, грубил, обзывался, все, что угодно,