Юрий Любопытнов - Мурманский сундук

— Такого не было в нашей смене.

— В нашей не было, а случай такой был. Пришлось уволить мужика. Это ещё до вас. Так я вам предлагаю участвовать в хоре на первый случай. Девушки из нанизки и отдела брошек обижаются на вас. Говорят, такие хорошие ребята в штамповке, а не поют. Так что, сынки, хотите вы или не хотите, а я вас записываю в хор. Из вашей бригады должны петь четыре человека. Давайте агитируйте! На час раньше я вас буду отпускать на репетицию, когда работаете в день, а когда во вторую смену, будете приходить на час раньше. Как, принято?

Штамповщики переглянулись.

— Мы согласны, а где взять ещё двоих?

— Поищите, — ответил мастер.

— Легко сказать — поищите! Сеня Дудкин, наверное, пойдет, хотя у него голоса нет, а кто другой? — задумчиво произнёс Саша, взглянув на Колосова.

Ребята легко согласились на предложение Колосова, потому что их давно зазывали в хор: Лыткарина — Валя, а Казанкина — Тамара, его подруга.

— Возьмите Колю Мячика, — предложил Колосов. — Вот вам боевое задание — уговорите его.

— Как его уговорить? Он не поет. Да и в деревню всегда торопится.

— Это ваше дело. Вы молодые, голова у вас на плечах есть, решайте! Через два дня, чтобы четверо от вас были в хоре, — подытожил мастер, и разговор на этом закончился.

Казанкин с Лыткариным вернулись в штамповку и предложили всем записаться в хор.

— А если у меня данных нету, мне тоже записываться? — спросил Никоноров.

— Это у тебя данных нету? — удивился Коля Мячик. — Ты ж каждый вечер поешь: «Бежал бродяга с Сухалина…» У тебя получается.

— А тебя не спрашивают, — отрезал Мишка. — Ты сначала женись, нарожай детей, а потом задавай вопросы. То же мне, антрепренёр нашёлся…

Дудкина ребята быстро уговорили записаться в хор. Хотя у того начисто отсутствовал голос и слух, такие люди, как это часто бывает, очень хотят иметь то, что им не достаёт. Дудкин с большим удовольствием согласился и даже сказал, что на занятия самодеятельности будет ходить в галстуке «бабочка», который купит специально для этого дела.

Оставалось придумать, как привлечь к самодеятельности Колю Мячика. Дело это было сложное — потому что он, как и Ермил Прошин, вперёд никогда не лез, выполнял свою работу, получал деньги, и больше ему ничего не надо было. Нельзя сказать, что он был пассивный, просто, видно, знал своё место и не высовывался. Предложить ему петь в хоре? Он бы замотал головой и отказался.

В перерыве Лыткарин подошёл к Ваське. Тот покуривал у водопроводного крана «стрельнутую» папиросу, глубоко затягиваясь. Мокрые волосы прилипли к вискам.

— Я придумал, как Мячика привлечь, — шепнул ему Лыткарин.

— Придумал!? — весело прокричал Казанкин и отвёл приятеля в сторону. — Говори, что придумал?

— Все очень просто, — ответил Саша. — Ты знаешь Соньку Тришину?

— Сказанул. Кто же её не знает! Она в нанизке работает. Толстушка…

— Совершенно верно. Она. Так вот, Коля к ней неровно дышит.

— А ты откуда знаешь? — удивился Казанкин и чуть не поперхнулся дымом.

— Знаю. Видел его ужимки. Да и Сонька тоже поглядывает в его сторону.

— Ну и что из этого?

— Что! Какой ты беспонятливый. Мы двух зайцев убьём. Во-первых, привлечём его в хор, во-вторых, женим на Соньке.

— А как мы это сделаем?

— Надо Коле помочь. Ты же знаешь, что он сам ни с кем первый не заговорит.

— Это уж точно. Тюфяк.

— Надо познакомить его с Сонькой.

— Ты думаешь, они не знакомы?

— Знакомы да не так. Надо поближе познакомить.

— Я согласен. Придумай как.

Через час Саша сказал Казанкину:

— Я придумал. Тришина живёт у станции в старом железнодорожном доме. А Коля мимо ходит на работу и с работы.

— И… дальше?

— Пусть он её проводит для начала. Я это устрою. А Тришина первая запевала в хоре. Мне кажется, он клюнет….

Коле Мячику тридцать пять лет. Он среднего роста, широкоплеч, со светлыми прямыми волосами. Лицо неровное — не то в оспинах, не то в еле заметных шрамах. Но это не портило его, наоборот, придавало некое мужественное выражение, суровый шарм. Работал он в штамповке два года, а до этого был трактористом в колхозе. Жил в деревне с матерью и каждый день отмеривал по 4–5 километров на работу и столько же обратно. Мать говорила:

— Уж на что тихий, а никто его не окрутит. И я была бы рада, если б кто окрутил. Как он без меня будет? Изба вон, как стог. Одному лихо жить…

Коля посапывал тихонько в обе ноздри и не собирался жениться. В штамповке он считался лучшим оплавщиком бус.

И вот его Лыткарин решил привлечь к участию в хоре тем способом, о котором рассказал Казанкину. Первым делом он начал с того, что, отведя Соньку в сторону, сказал ей о чувствах Коли. Он ожидал, что Сонька закричит на него, заругается и убежит. Но она покраснела, как рак, тихонько ойкнула и, схватив Сашу за рукав, спросила:

— Он сам тебе об этом говорил? Или ты разыгрываешь меня?

Саша не изменился в лице.

— Я похож на обманщика? — спросил он Тришину.

— Нет, — ответила она, во все глаза глядя на Лыткарина.

Он тоже в упор посмотрел ей в глаза и важно ответил:

— Прямо не говорил, но… Ты сегодня в котором часу идёшь домой?

— Сразу, как закончу работу.

— Мы будем ждать тебя. Я, Васька и Коля. А ты жди нас. Без нас не уходи.

А Казанкин тем временем обрабатывал Колю. Не напрямую, а обиняками. Потому что, если сказать прямо, ничего путного не выйдет — Коля по-тихому смотается, только его и видели. Поэтому к нему надо было подходить с великой осторожностью, чтобы не спугнуть.

Когда Коля стал собираться домой, натягивая свой знаменитый бушлат, к нему подошёл Казанкин:

— К станции? — спросил он его, как бы невзначай, широко зевая

— Домой, — ответил ничего не подозревавший Коля.

— Тогда пойдём вместе.

Когда они вышли из штамповки, слегка вечерело. Но огни на фонарях ещё не зажигались. Была такая пора: ни день, ни вечер. Не шумят машины, стихают голоса на улицах, всё как бы немеет, погружается в лёгкую дремоту, не замолкают только бессонные электрички да тяжёлые товарные составы, проносящиеся с грохотом мимо станции.

Было свежо. Васька плотнее завернулся в свою лёгкую куртку. Завернув за угол, он увидел Сашу и Соньку, медленно идущих впереди. Коля Мячик, ничего не подозревая, вышагивал рядом с Казанкиным. Когда они догнали Лыткарина и Тришину, Васька взял на всякий случай Мячика под руку:

— Притормози! Куда разбежался!

— А, Мячик! — сделал удивлённое лицо Лыткарин. — Домой?

— Куда же? — Мячик посмотрел на Сашку, на Соньку, но ничего не заподозрил.

— Ты не спеши, — сказал Лыткарин. — Погода хорошая. Вот познакомься! Это Соня Тришина.

Сонька протянула пухлую руку. Мячик пожал её.

— Я знаю.

— Откуда знаешь? — спросила Сонька и зарделась.