Юрий Поляков - Гипсовый трубач

Дача была деревянная, двухэтажная с большой пристройкой-мастерской, соединенной с основным домом галереей. Вокруг давно разросся город, поднялись многоэтажки. Однако на зеленом заборе рядом с резной калиткой красовалась табличка:

В огромной мастерской висели портреты генералов и маршалов. Полководцы склонялись над штабными картами, смотрели в бинокли, высовывались из танковых люков, гарцевали на конях, командовали парадами, смело стояли под пулями на брустверах, от души смеялись соленым солдатским шуткам на привале… «Нюшечки» же таились в отдельном зале, и я выбрала для своей коллекции еще одну работу мастера — «Эмма с колли». Восхитительное сочетание теплой женской наготы с великолепно написанной длинной густой собачьей шерстью! Но главное: я выбрала Гошу — высокого, широкоплечего, узкобедрого, с орлиным носом…

— Красивый мужчина?

— О да! Мать у него была, кажется, из Адыгеи… Вы, конечно, знаете, что черкешенки славились удивительным сочетанием: пышная грудь, осиная талия и роскошные бедра. Я уже не говорю о страстной изобретательности! Их ценили в гаремах, а русские поэты слагали им оды. Вы думаете, зачем Печорин похитил Белу? В моем роду тоже были черкесы, вообразите!

— Неужели?! — горячо вообразил автор «Кентавра желаний» и ощутил в теле надежду.

— Да-да… Так вот, Дивочкин-старший в молодости встретил на улице прекрасную восточную девушку, познакомился, уговорил попозировать всего один раз, а потом приехали братья с кинжалами и попросили узаконить беременность сестры. Гоша пошел в отца. Я понесла буквально с первой ночи. Мы не выбирались из постели, кровать он поставил посреди студии, и на наши тела, сплетенные, как «пара жадных змей», смотрели торжествующие победители фашизма! Ну, не хмурьтесь, не хмурьтесь, мой герой! Ревновать к прошлому бессмысленно. Клетки организма полностью обновляются за пять лет, и от моего тела, умиравшего в Гошиных объятьях, скоро ничего не остается…

— А муж? — поинтересовался Кокотов, которого эта утешительная арифметика почему-то не успокоила.

— Я знала, что вы спросите! У Феди все складывалось отлично: он не вылезал из научных командировок, часто уходил на яхте. А я, страдая морской болезнью, оставалась дома. У него появилась новая секретарша, Алсу — стройная азиаточка с влажным взглядом ручной газели. Он снова начал втягивать живот и старался пить чай, не хлюпая. Вскоре я нашла у него в кармане початую виагру. Наши, и прежде-то нечастые, встречи в супружеской постели (мы жили на разных этажах), стали редки, как дождь над Каракумами. А потом, прихватив с собой Алсу, он пошел на яхте в кругосветку со знаменитым Зорием Балояном — и нам с Дивочкиным никто не мешал безумствовать. Я настолько потеряла голову, что не сразу сообразила, как объясню Лапузину свое интересное положение, когда он вернется домой. Это называется «внепапочная» беременность. Но Гоша, узнав о будущем ребенке, пришел в восторг и сразу позвал замуж! Мне, конечно, было приятно, но пришлось мягко объяснить милому юноше: не для того десять лет я очаровывала продажных чиновников, перетирала базар с бандитами, пила водку с застройщиками, морочила покупателей, чтобы вот так, в одночасье все бросить и остаться ни с чем. Конечно, с милым рай в шалаше, но… «В шалаше?» — Он расхохотался, взял меня на руки и отнес в тайную комнатку, которая, несмотря на его богемную жизнь нараспашку, всегда запиралась. В каморке без окон не было ничего, кроме небольшого портрета Сталина. Вождь, склонясь над картой, мундштуком дымящейся трубки указывал на красные стрелки главного удара.

— Знаешь, сколько стоит эта вещь? — таинственно спросил Дивочкин.

— Думаю, если найти кого-то, повернутого на генералиссимусе, тысяч пять баксов потянет, — ответила я, не понимая, зачем заурядный портретик Кобы хранить под замком в отдельной комнате. Наверное, академик напугался и припрятал опального вождя после двадцатого съезда, а потом забыл…

— Ответ неправильный. Она стоит сорок миллионов долларов. Или больше.

— Не стану от тебя рожать! — ответила я.

— Почему?

— Ты сумасшедший!

— Да, сумасшедший, с того момента, как увидел тебя на аукционе! — с этими словами Гоша снял со стены портрет, развернул холст изнанкой и ножичком отогнул несколько гвоздиков, вбитых в подрамник.

Я поняла: задник фальшивый, и там, как в чемодане с двойным дном, был спрятан рисунок, выполненный пером на старинной желтой бумаге. Один край небольшого, размером с ученическую тетрадку, листа обгорел. Боже! Это была знаменитая «Женская баня» Дюрера, хранившаяся в Бремене и утраченная во время уличных боев сорок пятого! Павел Иванович получил рисунок в подарок от одного интендантского полковника за то, что нарисовал его верхом на трофейном «Хорьхе». А поскольку времена были ненадежные, он спрятал бесценный шедевр в портрет Сталина: кто ж осмелится вспарывать вождя?

И я решила немедленно уйти от Лапузина. Оставалось дождаться и окончательно объясниться. Он вернулся загорелый, подтянутый — ни за что не дашь шестидесяти! Разрыв случился за ужином. Я ласково спросила, понравилась ли кругосветка Алсу и не слишком ли он в своем возрасте увлекается виагрой? Федя усмехнулся и заметил, что я и сама вместо того, чтобы глупо ревновать, могла бы давно завести кого-нибудь — тихо, без упреков, по-интеллигентному. Он, видите ли, не против. Я голосом примерной ученицы ответила, что беспокоиться не надо — уже завела и жду от роскошного мужчины ребенка, который, конечно уж, не утратится во мне, как ненадежное лапузинское потомство. О, что тут с ним случилось! Федя позеленел и заорал, что ни я, ни мой ублюдок не получат ни копейки. Плевать, кротко улыбнулась я, мой избранник настолько богат, что вся эта подлая собственность мне по барабану, зато теперь я наконец избавлюсь от классической борьбы в постели вместо полноценного секса. Федя в ответ самодовольно усмехнулся, заметив, что Алсу совсем другого мнения о его мужской мощи. Я расхохоталась: скорее всего, девушка на досуге восполняет с ровесниками недополученное в пенсионных объятьях.

— Ты судишь по себе, сука! — заорал он. — Ты такая же б…ь, как твоя мамаша-сводница! — и чтобы успокоиться, стал шумно пить чай.

— Знаешь, — тихо спросила я, — что меня больше всего бесило все эти годы нашего бездарного брака?

— Что?

— Ты хлебаешь чай, как старый слон с дырявым хоботом! И знаешь, что я мечтала сделать с самого первого дня?

— Что-о-о?

— А вот что! — крикнула я и плеснула ему кипятком в лицо.