Юрий Поляков - Гипсовый трубач

— Потому что хиппи — это вызов буржуазному обществу, протест против лживой морали мира чистогана! — выпалил я то, что прочел недавно, кажется, в «Комсомольской правде» или в «Студенческом меридиане». — Я хотел морально поддержать передовую молодежь Запада. Понимаете?..

— Понимаю! — ухмыльнулся Михаил Николаевич. — Give the world a chance! Так?

— Ага…

— А это кто? — профессионально чуя что-то, он показал пальцем на торчащие уши Таи.

— Это наша художница. Таисия Носик. Выпускница полиграфического института. Комсомолка. И поверьте, в подпольной организации зайцев она не состоит… — ответила Зэка все тем же телефонным голосом, но с еле уловимой иронией.

— А я, не удержавшись, хрюкнул от смеха. Нет, не из-за подпольной организации зайцев. Из-за Таиной фамилии. Я ее не знал. Мне вдруг стало легче оттого, что женщину, которая обозвала меня «сосунком», зовут Носик. Представляете, — Тая Носик! Михаил Николаевич тоже захохотал, приговаривая: «Подпольная организация зайцев. Ну, скажете тоже! Ну, вы даете!» Смеялся он долго, даже достал платок, чтобы вытереть выступившие слезы. Наконец чекист успокоился, посерьезнел, посмотрел на меня в упор покрасневшими глазами и приказал:

— Руки покажите!

— Что?

Он неожиданно и больно схватил меня за запястья и вывернул так, чтобы видны были внутренние локтевые сгибы.

— Вены проверял! — радостно закивал Жарынин.

— Конечно! Но я тогда ничего не понял. Я вообще тогда этого не знал. Я догадался, что Тая со своим Данькой курила траву, только много лет спустя, когда сам попробовал…

— Ну и как вам, кстати? — полюбопытствовал режиссер.

— Кошмар! Голова потом неделю трещала…

— Андрей Львович! — вдруг со зловещей теплотой спросил Ларичев. — Вы хотите закончить институт?

— Хочу… — похолодел я.

— Тогда скажите правду! Последний раз вам предлагаю!

Я снова поглядел на Зэка. Но ее лицо было скорбно непроницаемо.

— Я сказал правду… — словно откуда-то из пространства прозвучал мой обреченный ответ.

— Ладно, Кокотов, идите! — устало махнул рукой Михаил Николаевич. — И не наряжайтесь больше хиппи! Никогда. Поняли?

— Понял.

— Шагайте! А мы тут с Зоей Константиновной о зайцах побеседуем.

Я ушел…

— И это все? — разочарованно спросил Жарынин.

— Конечно нет. Когда Ларичев уехал, Зэка меня снова вызвала, металась по кабинету, кричала, почти плакала, говорила, что я чуть не погубил свою молодую жизнь. А она из-за меня и этой рыжей дурочки Носик, путающейся с патлатыми негодяями, чуть не лишилась партбилета. Потом директриса успокоилась, села и объяснила, что благодарить надо, конечно, Сергея Ивановича, он позвонил буквально за десять минут до появления чекиста и предупредил об опасности, даже подсказал, как в такой ситуации следует себя вести. И объяснил, что произошло.

А случилось вот что: фотографии карнавала, сделанные Женей, отправили в министерство, а там из них слепили стенгазету типа «Здравствуй, лето, здравствуй, солнце!» и вывесили возле профкома. Родители ходят мимо, смотрят, радуются, как их детишки весело отдыхают. И все бы ничего, но тут, будто на грех, в Москве хиппи провели, или только собирались провести, шествие с политическими лозунгами. Демонстрацию, конечно, прихлопнули в зародыше. Следом, буквально на другой день, от передозировки икнул хиппующий внук охренительного начальника, чуть ли не члена Политбюро. Вот тогда и завертелось: постановили «покончить с отдельными нездоровыми явлениями в молодежной среде», подняли на ноги КГБ, милицию, добровольные народные дружины. А теперь вообразите, что мог подумать мирный министерский особист, увидав в стенгазете вверенного ему объекта фотографию самого настоящего, живого хиппи, свившего себе гнездо в детском учреждении? Караул!

— Ну, ты все понял теперь, хиппи? — спросила Зэка, мягко потрепав меня по волосам.

— Понял…

— Ты извини, что я тогда тебе про человека в метро не поверила! Кстати, если хочешь, можешь и на следующую смену остаться поработать. У тебя какие планы?

— Никаких.

— Оставайся! Я тебе даже немного зарплату прибавлю, как ветерану педагогического труда, — она улыбнулась.

— А Тая останется? — спросил я.

— Нет, не останется. Выбрось ее из головы! Андрей, ты хороший, честный мальчик. Эта девица не для тебя. Поверь! Она уже уехала.

— Как — уехала?

— Я ее уволила. По собственному желанию. Вчерашним днем. Кстати, во вторую смену на четвертом отряде будет работать твоя однокурсница. Обиход. Елена. Знаешь такую?

— Знаю.

— Остаешься?

— Спасибо, — кивнул я, — остаюсь…

— Молодец! Но волосы постриги! — Она снова потрепала меня по голове, на этот раз повелительно. — Немедленно!

— Да, тогда и нас сильно тряханули! Я даже постригся с перепугу! — Жарынин с мукой на лице показал двумя пальцами, как срезал любовно отращенные лохмы.

— А я вот иногда думаю, — задумчиво проговорил Кокотов, — если бы не Зэка, меня могли ведь серьезно прихватить, исключить из института, даже, например, посадить…

— Ну нет, сажать вас было не за что! Но анкету подпортить могли…

— Не скажите! — возразил автор «Кандалов страсти», которому почему-то жаль было расстаться с мыслью, что его могли посадить. — После тюрьмы я бы стал диссидентом, как Солженицын. Моя творческая судьба могла сложиться совсем по-другому…

— Нет, диссидентом вы бы никогда не стали!

— Почему же это? — обиделся писатель.

— А вы помните, что говорил о диссидентах Сен-Жон Перс?

— А он и про них говорил?

— Конечно! Он сказал: диссидент — это человек с платным чувством справедливости. А вы, коллега, не такой. Я в людях разбираюсь. К тому же творческая судьба, особенно посмертная, зависит совершенно от другого…

— От чего?

— От вдовы, конечно! Когда будете жениться в следующий раз, обязательно имейте это в виду!

— Вы преувеличиваете!

— Нисколько. Вам знакомо имя Григорий Пургач?

— Еще бы! Оно всем знакомо. Когда я бываю в Союзе писателей, всегда прохожу мимо его памятника в скверике возле Театра киноактера. Знаете?

— Вы меня об этом спрашиваете? Я даже был на открытии этого памятника.

— А я один раз выпивал с Пургачом! — гордо доложил Кокотов.

— Неправда! Вы не могли с ним выпивать! — строго возразил Жарынин. — Он умер, когда вы были еще страшно далеки от творческих сфер.

— Я выпивал не с самим Пургачом, — сознался писатель, — а с памятником…

— Это другое дело! А вот мне посчастливилось выпивать с живым Пургачом!

— Не может быть!

— Да, коллега, да! Вы хоть знаете, как и с чьей помощью Гриша из обычного пьющего актеришки превратился в гиганта, в бронзовую легенду эпохи?

— Нет, не знаю…

— Тогда слушайте!