Альберто Васкес-Фигероа - Айза

— А зимой, — заметила Селесте Баэс, — никто и не мечтает переправиться через реку, потому что вода стоит выше крон деревьев, а река превращается в бушующее море, способное во время пика половодья смыть все на своем пути.

Пикап очень медленно проехал по топкому берегу и погрузился на полуразвалившийся плот-бонго, сооруженный из бревен и пустых бидонов. Его толкали четверо мужчин, упираясь длинными шестами в глинистое дно, чтобы затем перейти с носа на корму, вытащить шест из воды и проделать все заново.

На другой стороне и почти на таком же расстоянии от кромки берега, что и Пуэрто-Нутриас, располагался Брусуаль, с полным основанием считавшийся первым и последним настоящим селением льянос и началом и концом всех дорог, которые шли из саванны или вели к ней.

Улицы поселка были широкими и пыльными, по обе стороны стояли дома с белыми стенами и крышами из пальмовых листьев или оцинкованного железа, широкими окнами, окрашенными в самые яркие цвета, и высокими дверьми, перед которыми находились перекладины для коновязи.

Брусуаль был таким поселком, где все было приспособлено главным образом для лошадей, которые делили его в первую очередь с коровами, свиньями, собаками и курами, а уж потом с людьми. На глаза Пердомо попались лишь босоногие всадники, оборванные ребятишки и пара темноликих женщин с запавшими глазами, которые в меланхолическом молчании проводили взглядом проезжающий мимо автомобиль.

В пятистах метрах от последнего дома, когда остались позади и неуклюжие свинарники, и два заброшенных огорода, окончательно исчезли и какие-либо намеки на шоссе, дорогу или тропинку, поскольку именно здесь начиналась саванна, а саванна не признавала ни шоссе, ни дорог, ни тропинок, потому что, сколько бы их ни проложили за время сухого сезона, наводнения следующей зимы смывали их с лица земли.

И вот там, на самом краю безбрежного моря ковыля, Селесте Баэс остановила машину, попросила всех выйти и, откинув спинку своего сиденья, продемонстрировала целый арсенал отлично смазанного оружия.

Первым делом она извлекла блестящий «ремингтон», проверила, заряжен ли он, как полагается, есть ли в патроннике патрон, и протянула Асдрубалю Пердомо.

— Умеете с ним обращаться? — спросила она.

Все четверо в некотором смущении переглянулись, и наконец Асдрубаль неуверенно кивнул.

— На флоте я держал в руках карабин, — признался он. — Но стрелял от силы раз десять и не помню, был ли он похож на этот.

— А вы?

Себастьян, которому был адресован вопрос, пожал плечами:

— Та же самая история… — Он бросил взгляд на равнину, раскинувшуюся перед ним. — Но, как я себе представляю, мы ведь не на войну отправляемся.

— Нет, конечно, — подтвердила женщина. — Мы не отправляемся на войну, однако льянос кишит угонщиками скота, и, если по пути мы с ними столкнемся, единственный язык, который они понимают, — это язык свинца. Вот курок, вот предохранитель, а это — затвор, — показала она. — Оружие заряжено, и способны вы или нет сразить конокрада — дело ваше, но все же советую вам потренироваться, потому что единственное, что у вас здесь будет в избытке, — это боеприпасы и возможность их использовать.

Себастьян Пердомо пристально посмотрел на нее.

— Послушайте! — наконец спросил он. — Вы это серьезно?

Она взглянула на него в упор:

— Я что, похожа на шутницу?

Пердомо Вглубьморя вновь обратили внимание на ее худую, стройную фигуру, энергичные черты лица, волосы, забранные под шляпу неопределенного цвета, холодные черные глаза, и тогда Себастьян еле заметно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Вы не похожи на шутницу, но я думал, что такие вещи происходят только в кино.

— Послушайте, — сухо прозвучало в ответ. — На том берегу реки закончилась цивилизация, а впереди, за льянос, начинается сельва Ориноко — там, можно сказать, начинается доисторический мир. Привыкните к мысли о том, что с каждым днем пути мы будем как бы откатываться на столетие назад. — Женщина туже затянула потрепанный пояс-патронташ, на котором висел тяжелый револьвер, и начала распределять остальное оружие, словно раздавала ножи и вилки в начале пикника. — Возьмите за правило носить его с собой, — добавила она. — Здесь, помимо грабителей и конокрадов, еще водятся змеи, пумы, кайманы, анаконды, быки, которые нападают ни с того ни с сего, и коварные ягуары, которых мы называем тиграми. — Она протянула Аурелии замечательный никелированный револьвер, но та отказалась.

— Нет, спасибо! — Аурелия на мгновение замолчала: было ясно, что она собирается с духом, прежде чем высказаться. — Вы должны нас извинить, — продолжила она, — но я считаю, что мы совершили ошибку, приняв ваше предложение. Это место не для нас! Поймите, меня не пугают дикие звери, но дело в том, что одному из моих сыновей уже пришлось убить человека, и я не желаю, чтобы это случилось снова. — Теперь она обратилась к Асдрубалю и Себастьяну: — Мне жаль… Но было бы намного лучше вернуться, пока еще не поздно.

Ее сыновья разочарованно переглянулись. Они готовы были возмутиться, но их опередила Селесте Баэс, которая нарочито резко ее перебила:

— Не говорите глупостей! Куда вы пойдете? Вашей проблемой будут не конокрады: достаточно стрелять им в ноги или поверх головы, стараясь не попасть. — Она повернулась к Айзе: — Ваша проблема — это она, и вы не сможете таскать ее по Венесуэле вечно «беременной». Это суровая страна, где мачо привык забирать себе все, что ему приглянулось, особенно если это женщина. — Селесте попыталась улыбнуться и на какое-то мгновение показалась почти сердечной. — Поверьте мне! — добавила она. — Ваши сыновья подвергнутся большей опасности, защищая сестру за пределами льянос, чем охраняя моих лошадей и коров здесь…

Аурелия не нашлась что на это сказать, потому что явно растерялась и инстинктивно обратилась за советом к Себастьяну, который почти незаметно кивнул.

— Она права, — сказал он. — Ты же видела, что случилось в Каракасе, и мы не можем принуждать Айзу вечно ходить с подушкой на животе. — Он подмигнул сестре. — Успокойся! — прибавил он. — Даже если бы мы и захотели, нипочем не сумели бы попасть в конокрада даже с двухметрового расстояния. Мы никогда никого не убьем, — заключил он.

Похоже, он не вполне убедил мать, однако, судя по всему, у нее не было большого выбора, и она решила сдаться.

— Ладно! — сказала она. — Хоть бы все вышло так, как ты говоришь!

— Выйдет, не бойтесь, — успокоила ее Селесте Баэс. — А теперь все в машину: дорога-то дальняя.

— Извините, если я спрошу, — перебил ее Асдрубаль, вытянув руку и показывая на простиравшуюся перед ними унылую однообразную равнину, покрытую высокой сухой травой. — О какой дороге вы говорите? Я что-то не вижу никакой дороги. Как вы определяете, куда ехать?