Альберто Васкес-Фигероа - Айза

— И ты не можешь его раскрыть даже мне, его внучке?

— Какой вам в этом прок, если те, кто его убил, уже мертвы? Это некрасивая история, которой все стыдятся.

Селесте Баэс, похоже, удивилась:

— Даже он?

— Даже он, — ответила девушка. — Но пусть вас это не удивляет, — добавила она. — Большинство мертвецов стыдятся того, что они мертвы.

— Возможно, — согласилась льянера. — Но ты пытаешься уйти от разговора, а мне хотелось бы знать, был ли мой дед отчасти виноват в своей собственной смерти.

— Я не собираюсь вас в это посвящать, — последовал твердый ответ. — Я не могу помешать тому, что они приходят и рассказывают мне свои истории, но не хочу и дальше оставаться посредницей между живыми и мертвыми.

— Ты меняешься.

— Разве это не естественно, что я меняюсь после всего того, что произошло? — спросила Айза почти враждебно. — Я уже не ребенок, который сообщает, что тунец вот-вот войдет со стороны Пунта Папагайо, или открывает семье, где покойница спрятала свои сбережения. Как раз все это и привело меня к нынешнему положению. Если какой-то мертвец объявит, что мне свалится на голову кирпич, я все равно пройду через то место, которое он укажет.

— В саванне мало мест, где кирпич может упасть тебе на голову, — шутливо заметила Селесте Баэс. — Но думаю, если ты первая не начнешь борьбу, никто не начнет ее за тебя… — Она сделала длинную паузу, встала, подошла к перилам полюбоваться закатом, на редкость багровым, за собиравшимися вдали тучами. — Ладно! — сказала она, не оборачиваясь. — Буду и дальше пребывать в неведении относительно этого темного эпизода в истории моей семьи и больше не стану задавать вопросов о покойниках. — Она с улыбкой обернулась: — Сосредоточимся на живых: что будет с моим кузеном?

Вопрос был адресован всем, и все пятеро смущенно переглядывались, пока Себастьян не отважился подать голос.

— Ничего, — сказал он просто. — Как я себе представляю, его заявление о том, что он женится на Айзе по-хорошему или по-плохому, всего лишь бравада.

— А если нет?

— Что вы хотите этим сказать?

— Что здесь, если мужчина украдет девушку, закон не вмешивается, если он в итоге на ней женится. Возможно, это и входит в его намерения.

— Если он приблизится к Айзе, я его убью.

Аурелия Пердомо быстро повернулась к своему сыну Асдрубалю — заявление исходило от него — и испепелила его взглядом.

— Чтобы я никогда этого больше не слышала! — сказала она. — Ты уже однажды убил человека… и не сделаешь этого ни ради Айзы, ни ради кого-то другого. — Она помолчала, а затем решительно сказала: — Мы уезжаем!

— Опять? — всполошился Себастьян. — Мы что, так и будем всю жизнь бегать? Мы покинули Лансароте, и это нам не помогло. Оставили Гвадалупе, и все без толку. Уехали из Каракаса, и все напрасно. — Он сердито выдохнул, в знак того, как ему все надоело. — Если всякий раз, когда кто-то задумает посягнуть на Айзу, мы должны будем спасать задницы, пустившись в бега, уверяю тебя, что мир окажется нам мал. — Он резко мотнул головой. — Нет уж! — заявил он. — Здесь нам хорошо, здесь мы и останемся, кто бы сюда ни пожаловал. — Он протянул руку и положил ее на колено матери, словно желая ее утешить. — Мне жаль, — сказал он в заключение. — Но ведь ты сама назначила меня главой семьи, когда умер папа, а это мое решение.

Аурелия Пердомо хотела было возразить, но, похоже, вняла доводам сына и склонила голову в знак согласия. Асдрубаль и Айза, судя по всему, разделяли мнение брата, а Селесте Баэс и Акилес Анайя предпочитали держаться в стороне.

И все же на следующий день, пока остальные были заняты тем, что красили внутренние помещения, Селесте Баэс пришла на кухню и села напротив Аурелии, чтобы помочь ей лущить чечевицу.

— Тебе незачем волноваться, — первым делом сказала она. — Этот дом может служить крепостью, и у моего кузена пороху не хватит сюда сунуться. Ведь ему известно, что, если он попытается, льянеро будут гнать его до Апуре, чтобы кинуть на съедение пираньям. Решение Себастьяна самое разумное: вам здесь хорошо, значит, вам надо остаться.

— Сколько времени?

— Сколько захотите. Это соглашение всем нам идет на пользу. Акилес счастлив, и даже индейцы выглядят более довольными. Они сказали мне, что вы к ним часто наведываетесь, заботитесь о детях и приносите еду.

— Они выглядят такими беспомощными!

— Слишком уж большая пропасть отделяет их от нашей цивилизации, и, что бы мы ни делали, нам не удастся приобщить их к ней. Они обречены на вымирание, и наш долг постараться сделать так, чтобы агония была по возможности менее болезненной.

— И что же, ничего нельзя изменить?

— Что, например? Призвать к оружию, чтобы отстоять их права? Какому оружию? Луки и стрелы против танков и самолетов армии? И какие у них права? На огромные пространства земли, по которым они могли бы кочевать, живя за счет охоты, не позволяя, чтобы здесь паслась хоть одна корова или лошадь, чтобы здесь сажали рис и картофель? Или право на образ жизни, который они отвергают и который приносит им только несчастья и болезни? Нет! — уверенно сказала Селесте. — Печально это признавать, но их песенка спета. Рыжеволосый Ромуло мог быть замечательным безумцем, однако в конечном итоге его дело с самого начала было проиграно.

— А если бы они с раннего детства воспитывали детей в наших обычаях? Они бы не смогли адаптироваться?

— Может быть, — согласилась Селесте. — Но как вы намерены это осуществить? Забрать их у родителей сразу после рождения или с первого момента вбить клин между двумя культурами, чтобы в результате родители и дети чувствовали себя чужими и стыдились друг друга? — Она скептически покачала головой. — Только некоторым, очень немногим, удастся преодолеть пропасть многовековой отсталости. Прочие в конце концов тихо вымрут — точно так же, как на протяжении истории вымерло столько других культур.

— Трудно с этим согласиться.

— Тем не менее приходится согласиться. — Селесте перестала выбирать камешки из чечевицы и взглянула на Аурелию Пердомо. — Вы как-то говорили, что там, на Лансароте, прежде чем выйти замуж, были учительницей, не так ли?

— Да. И после замужества я продолжала учить детей в поселке.

— Вам бы хотелось, чтобы здесь была школа?

— Здесь? — удивилась Аурелия Пердомо. — И кого бы я учила? Ближайшее имение находится в трех часах пути.

— Да, но ведь есть пеоны. А у этих пеонов есть дети, которые никогда не научатся читать, потому что даже их родители этого не умеют. — Селесте внезапно воодушевилась, словно идея показалась ей вполне осуществимой. — Мы могли бы приспособить для этого несколько комнат и часть конюшен, и дети приезжали бы на время. Месяц или немного дольше интенсивных занятий. Затем они уезжали бы к себе домой, чтобы вернуться в сезон дождей, когда все равно нечего делать. Как вам кажется?