Николай Плахотный - Вид с больничной койки

— С первого-то подхода мужику ни за что не поддавайся. Однако сильно да грубо охальника не отталкивай. Возможно, он еще тебе и сгодится, — закончила старая с озорной ухмылкой.

Неписаным этим правилом Шумилова частенько руководствовалась. Случались и обидные просчеты, но бабе без риска никак нельзя… По этой же схеме случилась и связь ее с Самарием Кирилловичем. Но он и впрямь казался лапушкой.

Пока Марина Петровна витала в дорожной дреме, барон с водилой подружился. Прежде чем приоткрыть глаза, она прислушалась: о чем мужики говорили. Оказалось, Карпофф продолжал повесть жизни воскресшего из мертвых везунчика-сибиряка.

…У Мокрова возник перерыв в работе по случаю учебы в техническом колледже, готовящем киноинженеров и кинооператоров. Во время каникул работал рядовым мачете: рубщиком сахарного тростника, хозяин плантации, оказалось, в душе симпатизировал Фиделю Кастро. На первый взгляд это представлялось странным — капиталист, бизнесмен, плантатор рубил сук, на котором сам же и сидел. Впрочем, то был латиноамериканский аналог русского чекана. Как известно из истории, рубили сук не только русские чистокровные дворяне, но и общепризнанные богатеи (Фома Гордеев, Савва Морозов и прочие господа), которые солидаризировались с Лениным, с большевиками отнюдь не из корыстных побуждений, исключительно из высоких идейных соображений. Верили в разумное, справедливое распределение в широком понимании жизненных благ не по дьявольским наущениям, по заветам Священного Писания и Бога нашего Иисуса Христа.

Эту философию Че Гевара перенял не от Маркса и Ленина, а от их ученика и последователя — Кастро. Она сразу ж легла на сердце пытливого подростка еще в школьные годы. С несправедливостью, злобой, унижениями сталкивался он едва не на каждом шагу. Сильные мира сего людей простых и бедных угнетали, обманывали, попирали гражданское достоинство, и все только ради приумножения — приращения, как нынче говорят, капитала… Обогащение, безудержное накопительство объявлено заветной целью, программой человеческого существования. Оттого-то нынешнее мироустройство и наречено капитализмом. Погоня за золотым тельцом подобна попытке вытащить самого себя за волосы из болотной топи обыденщины. Это и грустно, и глупо, и смешно. Между тем есть боливийская поговорка, гласящая: «В саване нет карманов». Эту незамысловатую человеческую мудрость гомо сапиенс постигают, как правило, слишком поздно: в шаге от края бездонной пропасти. Некоронованный король США Генри Форд уже на смертном одре повторил слово в слово максиму, изреченную некогда в предсмертном бреду русским царем Петром Великим: «Возьмите… возьмите все!». Конечно, взяли… Чуть ли не в день похорон Генри между «своими» началась великая драчка за наследство миллиардера.

У Че Гевары был девиз: «Братья и сестры, довольствуйтесь, пожалуйста, малым!». По его мнению, капитализм толкает всех и каждого в отдельности на обман, на преступления. В погоне за богатством (роскошью) даже умеренные «борзеют», — эта страсть становится неудержимой, неуправляемой, дикой, человек обычно теряет чувство меры, заодно и рассудок.

Вторая составляющая буржуазного образа жизни — неудержимое, опять же безрассудное, стремление к комфорту. В цивилизованных, как говорят, странах этот бзик достиг апогея.

Далее барон уже рассуждал от первого лица:

— Мамочка родная, это же дурь несусветная… Толстомордый янки садится за руль мощнейшего, в триста лошадиных сил авто, чтобы совершить путешествие до супермаркета на девятой авеню… Эта поездка в пятнадцать миль обойдется транжирщику по меньшей мере в тридцать галлонов бензина… Это же безумное безумие! Все равно если бы, скажем, комар затрачивал на взлет столько ж сил и энергии, как горный орел… К тому ж мотор авто попутно сожрет по меньшей мере сотню кубометров чистейшего кислорода. Чтоб выработать такое количество ценнейшего, но вроде б дарового продукта, роща в три тысячи акров должна круглосуточно трудиться целое лето… А есть монстры пострашнее «Лендроверов». За один рейс из Америки в Европу «Боинг» сжигает в своем нутре пятьдесят семь тонн опять того же кислорода.

Говорил барон спокойно, хорошо поставленным лекторским голосом, будто по писаному. Чувствовалось, эту тему он глубоко пережил, знает до тонкостей. Сел, что называется, на своего конька. Его тревога передалась Шумиловой; она открыла глаза.

— Пора, пора уже землянам образумиться и жить в полном согласии с законами природы… Для чего необходимо как можно скорей избавиться от вредных привычек. Сначала — от эгоизма. Ресурсы планеты уже на исходе. Атмосфера, вода в мировом океане перегреты. Природа время от времени напоминает землянам о бедственном своем состоянии. По нескольку раз в году там и сям возникают глобального масштаба катаклизмы, происходят колоссальные разрушения, гибнут ни в чем не повинные люди.

Сидящий за рулем водила высоко поднял плечи, что следовало понимать: дескать, такова се-ля-ви… Так уж мир устроен!

Тут Карпофф заметил нацеленные на него обворожительные сапфиры.

— Вы уже вернулись к нам?

— Да я весь разговор слышала… Разумная ваша речь. А вот что покойная моя матушка говорила: «Богатство и счастье редко когда уживаются».

— Золотые слова! — И поцеловал Марине Петровне руку. Застеснялась, как нецелованная еще девчонка. Подняв взор, перехватила в зеркале заднего вида нацеленные глаза шофера.

— Меня интересует, — проговорила она неуверенно. — Мне интересно знать, как… как сложилась жизнь вашего товарища, который…

— Сашки-то. Богатым не стал, а в люди выбился… Стал режиссером, кинодокументалистом. Его лента о Че Геваре обошла весь мир, получила несколько премий на кинофестивалях. Из Венеции я увез Александра с его Татьяной к себе в Сант-Галаген… Три дня назад разговаривали по телефону.

— Ой, как интересно! — воскликнула Марина Петровна. Наклонившись к плечу барона, запросто в самое ухо прошептала: — В следующий раз, пожалуйста, передайте им обоим от мета горячий-прегорячий… привет.

Барон вычурно произнес:

— Всенепременно.

— Дальше-то куда? — деловито осведомился шеф.

— До следующего поворота, потом налево, — уточнила Шумилова маршрут.

В некий момент Марина Петровна ощутила смутную неприязнь к их Автомедонту.

Очень трудно порой выразить и расшифровать собственные предчувствия. Это гнездится где-то в глубине, на уровне подсознания.

Одно время Шумилова не на шутку увлеклась физиономистикой: чтению подспудных мыслей собеседника по его лицу. Ради того не без труда записалась в Ленинскую библиотеку, субботние часы от звонка до звонка проводила в читальном зале № 3. Перелопатила горы книг, журналов, монографий. Не просто бездумно глазела на страницы — конспектировала, исписала четыре толстые тетради, по 96 листов в каждой.