Боб Белланка - Однажды, может быть…

Я целые дни проводил в размышлениях, пытаясь понять ее выбор. Я перебирал в памяти все наши незаконные встречи, даты и места, где мы занимались любовью, ее уходы и возвращения. Я не мог найти объяснения ее поступку. Я ведь никакого давления на нее не оказывал, я приспособился к ее жизни, я предоставил ей полную свободу, она могла как угодно распоряжаться своим временем и своей душой. Если я что-то сделал не так, то что именно?

Я был уверен: она любила меня. Но тогда почему она не позволяла себе быть счастливой? Я же не предлагал ей вести беспорядочный образ жизни, я предлагал ей свою жизнь и свою любовь. А она сама возвращалась ко мне, и каждый раз повторялось одно и то же: Софи приходила для того, чтобы снова уйти. Как можно так мучить другого? Это бесчеловечно.

Мне только что исполнилось сорок пять, я живу один, я кинозвезда. Светские вечеринки, съемки и однодневные романы сменяют друг друга. Некоторые были бы счастливы оказаться на моем месте, и, объективно говоря, я не имею права жаловаться. У меня двое прекрасных детей, по саду носится лабрадор, я только что нанял перуанскую прислугу. Два раза в неделю хожу к психоаналитику. Со стороны картинка выглядит довольно красивой, только вот рана так и не затянулась. Что стало с Софи, где она живет, увижу ли я ее когда-нибудь? Раньше я думал, такие истории случаются только в кино, ну разве можно настолько от кого-то зависеть? Теперь убедился: она меня околдовала. Я тоскую по ней непрерывно. Она так больше и не давала о себе знать, а я так и не посмел после того письма снова к ней обращаться. Говорят, на свете для каждого из нас существует кто-то, и я знаю, кто существует для меня, только я для нее не существую, она меня не любит. Я был прав: судьба — это полная чушь. Наша связь была всего лишь неудачным свиданием. Может, в другой жизни, в лучшей, у нас все сложится? Надеюсь, потому что эта жизнь меня не пощадила: как будто дала все, но отняла главное — любовь. Наверное, я не создан для большого чувства, мне не суждено состариться рядом с любимой женщиной.

К счастью, у моих друзей все сложилось иначе.

Ален и Люсиль склеили осколки, они снова вместе и даже подумывают снова пожениться. Мой друг изменился, больше и речи нет о том, чтобы переспать с замужней женщиной, даже и не тянет. Теперь он осторожен, он понял, что такое отношения пары, он влюблен в Люсиль, как в первый день. А я завидую им и горжусь, потому что это возрождение любви было отчасти делом моих рук. Люсиль даже сумела уговорить Алена перебраться в пригород. Они купили прелестный дом неподалеку от моего, в Сен-Клу, и живут там счастливо.

Пьер с Катариной родили третьего малыша и купили «крайслер». Мой друг, который раньше ездил только на спортивных машинах, стал настоящим отцом семейства, и из нас троих самое красивое семейное здание получилось у него. Сегодня главная страсть Пьера — работа. Он теперь владелец одной из крупнейших телекомпаний, гребет миллионы, и все телевизионщики Парижа ему завидуют. Еще он подумывает заняться кино, и у него есть на меня виды. Мы все довольно часто встречаемся.

Я думал, что моя жизнь окончательно устоялась, и, в конце концов, все не так уж плохо. Редко кому удается и личная жизнь, и карьера, чаще — либо то, либо другое, и я с этим смирился. Я никак не мог предвидеть того, что случилось 4 января 2006 года.

В тот вечер меня ждал на ужин мой агент — мне предстояло второй раз в жизни встретиться с Оливером Стоуном, который сдержал свое обещание и хотел снять меня в своем следующем фильме. Я уже собирался выходить из дому, и тут зазвонил телефон.

— Алло?

— Это я…

Услышав ее голос, я вздрогнул. Как всегда, она застала меня врасплох, я потерял дар речи.

— У тебя есть минутка поговорить? Мне надо кое-что тебе сказать. Очень важное.

Обретя наконец способность издавать звуки, я ответил:

— Хорошо, давай, говори, я тебя слушаю.

— Я уже почти год не живу с Полем, он меня бросил…

Ничего себе новость! Нет, этого просто не может быть! Разве можно бросить такую женщину, как Софи?

— Как-то ему попался под руку старый глянцевый журнал, а там была наша с тобой фотография на свадьбе Пьера и Катарины.

Тяжесть слов, пощечина фотографии.

— Можешь себе представить, что он почувствовал, увидев свою жену в обнимку с человеком, с которым познакомился в Тунисе? Тогда он мне ничего не сказал, но его отношение ко мне постепенно начало меняться.

Это я мог понять.

Между фразами Софи делала долгие паузы.

— Я не позвонила тебе раньше, потому что боялась: мало ли, как ты это воспримешь… Я злюсь на себя, если бы ты знал, как я на себя зла!.. Я знаю, ты меня ненавидишь, и ты прав, я сама все загубила, всем испортила жизнь, и тебе, и себе…

Я молчал, бессильно плюхнувшись в кресло, в горле у меня стоял комок.

— И Полю тоже испортила — хотела сохранить семью, но забыла о главном… Мне казалось, так будет легче, только я все равно не смогла выкинуть тебя из головы… Полю трудно было с этим смириться, мне пришлось ему все объяснить…

— Почему ты тогда выбрала его, а не меня? И почему потом не давала о себе знать?

— Потому что я от тебя зависела.

Мне вспомнилась история ее матери.

Я не знал, что сказать, меня оглушило то, что я от нее услышал.

— В феврале я приеду с детьми в Париж, на этот раз — навсегда… Может, ты уже знаешь, что у меня есть второй ребенок.

— Знаю.

— Его зовут Симон, он очень хорошенький мальчик… и очень напоминает мне тебя…

Я не поспевал за ней, я боялся правильно ее понять.

— Представляешь, он очень на тебя похож… У него твои глаза… и улыбка. Поль его не признал, потому и ушел… Симону четыре года.

Я никак не мог сложить кусочки пазла, их было слишком много, и свалены они были в полнейшем беспорядке.

— Жюльен, я устала от своей жизни, я хочу быть рядом с тобой, на соседней подушке. Я еще успею сделать тебя счастливым… С этим бессмысленно бороться: ты — моя половинка… Пожалуйста, впусти меня в свою жизнь.

Я долгие годы ждал этих слов, а теперь не понимал, что с ними делать. За один вечер у меня появились жена и ребенок. Софи явно на роду написано меня истязать. Почему мне нельзя жить проще? Иногда я завидовал людям, у которых жизнь пресная и скучная, — в мою собственную переложили кайенского перца. Я по-прежнему сидел без движения и не мог говорить, минуты шли, а я все слушал в трубке ее дыхание и плач. Это было чудесное молчание, оно говорило больше, чем самые прекрасные объяснения в любви.

— Ты сама-то понимаешь, что мне сказала? Но почему только теперь, почему ты так долго ждала… почему? — сердито и растерянно спросил я наконец.

— Потому что жизнь не так проста, и иногда надо ставить ее выше любви.