Дидье Ковелер - Знакомство категории X

Она слушает меня с еле сдерживаемым раздражением, растягивая рот в улыбке и постукивая кончиком карандаша по лампе.

— Напоминаю вам, что расследование по данному делу было инициировано по заявлению бывшего крайнего защитника Хулио Круса, который обвинил его в том, что из-за запрещенных препаратов он практически ослеп, а ваш сарказм лишь отягощает отказ давать свидетельские показания.

— Я не отказываюсь: говорю вам, нас заставляли есть всякую мерзость, якобы ради нашего же блага. А я верил и не ходил сдавать анализы…

— Другие тренеры также поощряли пассивный прием допинга?

— Не знаю, я больше не посещал тренировок.

Она выкладывает на стол еще один листок и повышает голос:

— В 1998 году, господин Диркенс, в стране ваших предков, неподалеку от Брюсселя было обнаружено 35 африканских игроков-нелегалов, все несовершеннолетние. Их загнали в заброшенное складское помещение, где они жили на голой земле в ожидании вербовщиков. Вам есть что ответить на это?

Я отвечаю, что это ужасно, но тут явно какая-то ошибка: моя семья приехала в ЮАР из Амстердама, а не из Бельгии. Хотя, если честно, я ничего не могу сказать о Голландии, кроме того, что там производят сыры, ну это так, между прочим. А потом добавляю, чтобы разрядить обстановку:

— А вы сами откуда?

— Из Лиона, — сухо отвечает она, будто этим все сказано. — Вы отдаете себе отчет, насколько серьезно то, что я только что озвучила, молодой человек?

Да, отдаю. Я изо всех сил пытаюсь соотнести свое положение с оказавшимися в плену бедолагами, но мне кажется, что это сравнение не совсем уместно, учитывая, сколько я получаю. С другой стороны, они не одни такие, да и теперь, когда их освободили, остается только возместить им ущерб и наказать виновных. А меня кто пожалеет?

— В прошлом году во Франции ввели закон, запрещающий коммерческие сделки с несовершеннолетними. Вы должны сознавать, что ваше молчание мешает положить конец скандальной ситуации, когда люди фактически оказались в положении рабов, и в то же время позволяет виновным избежать судебной ответственности, к которой я пытаюсь их привлечь. Месье Диркенс, на момент совершения покупки вы были несовершеннолетним?

Я задумываюсь. Так как отец не захотел подписать родительское разрешение, дату контракта по продаже перенесли на более поздний срок, а значит, я был уже совершеннолетним. С другой стороны, думаю о тех беднягах на складе в Брюсселе. Но я же не доносчик. Я не хочу, чтобы это повесили на «Аякс», который не был обязан подчиняться французскому закону и желал мне только добра. И просто отвечаю на вопрос: на момент подписания контракта я был совершеннолетним, что, в принципе, правда.

— Руа Диркенс, напоминаю вам: все, что вы говорите, будет проверено и при случае может быть использовано против вас.

— Погодите, мадам… Я жертва или подозреваемый?

— Если вы отказываетесь подчиняться законам, которые вас защищают, и не помогаете изобличить преступников, то вы становитесь пособником, а значит, и соучастником преступления в глазах правосудия.

При этих словах я подскакиваю. Все, что я терпеливо и молча сносил последние несколько месяцев, вскипело во мне, и, стукнув кулаком по ее столу, я выпаливаю:

— Сажайте меня в тюрьму, если вы так хотите! Миленькое дело, это ваше правосудие! Вы говорите «бельгийцы», но я не вижу между вами никакой разницы, по мне, это все равно что запереть меня на складе!

Повеяло холодком. Я почувствовал, что совсем ей разонравился. Я пришел сюда, чтобы обвинять французов, а не затем, чтобы оскорблять Францию. Особых чувств к Бельгии я не испытывал, но, сам не знаю почему, глядя на эту уроженку Лиона с непомерным чувством национального достоинства, которую посмели сравнить с бельгийцами, мне захотелось ее ударить. К тому же вместо того, чтобы рассердиться, она резко откинулась назад с нескрываемым чувством удовлетворения, словно только что заработала очко.

— Я понимаю ваш гнев и разделяю его. Ваша солидарность с коллегами из Брюсселя вполне закономерна, и мы с вами знаем почему.

Она замолкает, и по тому, как слегка дрогнули ее ресницы, я понимаю, что она ждет моей реакции. Пусть не рассчитывает, что я повторю ее «почему» со знаком вопроса. Но она не обращает внимания на мое молчание и продолжает, бросив взгляд на лежащую слева от нее бумажку:

— Месье Паскаль Мутье, заведующий в вашем клубе отбором и вербовкой, был здесь на прошлой неделе и подтвердил, что наносил визит Брайану Мулина, виноградарю из Франшхока Западной Капской провинции, ЮАР. С какой целью?

Я сжимаю кулаки и поправляю ее произношение.

— С какой целью, месье Диркенс?

— Да не знаю я! Хотел вина купить.

— Нет, месье Диркенс. Потому что ваша мать скончалась и нужно было получить согласие вашего биологического отца, а это значит, что на момент покупки вы были несовершеннолетним.

— Вот черт! Вы меня уже достали со своими махинациями!

— Какими махинациями? — спрашивает она, слегка наклоняясь вперед, при этом незаметно делает пальцем знак парню позади меня, как будто я не вижу. Она и вправду принимает меня за олуха.

— Всевозможными! Вся мерзость не в том, был ли я совершеннолетним или мне оставалось до этого всего два месяца! А в том, что мной воспользовались, чтобы очистить боковую трибуну Б!

— Будьте добры, уточните, месье Диркенс.

— На боковой трибуне Б есть сектор, где сидит пара сотен болельщиков-фашистов, которые доставляют клубу неприятности, да и в любом случае клубы пытаются избавиться от всех, кто занимает самые дешевые места на стадионе, чтобы сделать там «Миллениум»!

— Что сделать?

— Вы бы хоть немного справки навели! «Миллениум»! Почетные ложи с шампанским и телевизорами. Их на год арендуют для разных компаний, VIP-персон, министерств, чтобы приглашать туда звезд, из-за чего цены на права трансляций подскакивают! И всем начхать на болельщиков, на простых людей, которые накачиваются пивом и горланят! Они вообще хотят запретить им ходить на стадионы. Пусть сидят дома, смотрят футбол по телевизору и платят за просмотр матчей в прямом эфире. Пусть напиваются в одиночестве и дерутся с соседями. Вот и все. Так с трибун исчезнут хулиганы, футбол станет чистеньким, спонсоры будут гордо предлагать свои услуги и брэнды, клубы выйдут на биржу, а игрокам станут платить акциями и опционами! Вот оно, будущее! Вот чего они добиваются!

— Прошу вас, не будем отвлекаться, поговорим о вас лично. Как эта «боковая трибуна Б» связана с вашим нынешним положением в клубе?

— Когда я вышел против «канареек» из «Нанта», какие-то парни вскочили со своих мест, закричали: «Хайль Диркенс!» — и приветствовали меня по-нацистски, вот так!

Голос у меня дрогнул, я почувствовал, как подкатывают слезы, но мне было все равно: она хотела правду, она ее получила.