Дидье Ковелер - Знакомство категории X

— Мне приятно, что ты пришел, несмотря на все обстоятельства, — сказал он тем же бодрым голосом, каким только что диктовал.

Я спросил, не о романе ли речь. Он пожал кашемировыми плечами.

— Уже год как я подписал договор на мемуары, но дальше предисловия не продвинулся. Думал, пойдет как по маслу, но, когда пришлось подбирать слова ко всему тому, что я пережил, оказалось, что столько всего было… Рассказать о том или об этом, почему именно это, а не что-то другое? В общем, сплошная мука. Короче, «Галлимар» меня подгоняет: они там бьются в истерике — «Грассе» их обошел, опубликовав мемуары малышки Рафаэллы. Слушай, это даже смешно, ей двадцать пять, описывать-то нечего! К тому же она три года как завязала! А у меня съемки одни за другими: сегодня в Германии, завтра в Греции, послезавтра на Маврикии, а когда я сосредотачиваюсь на картине, у меня нет времени переосмысливать прошлое. Они посоветовали мне взять «негра», я бы не против, но и на это тоже нужно время. Выбрать человека и наладить контакт не так-то просто! Это тоже проблема. Но нет худа без добра: теперь у меня будет время этим заняться.

Он тоскливо посмотрел на микрофон, лежащий на простыне между ног. И, понизив голос, сказал, что если ему хватит мужества, то он поведает и о своей неудаче с Тальей, и о том, что ежедневно глотал «Альпростадин», «Иксенз» и «Уприму», чтобы выходить на бой и поддерживать легендарное реноме, несмотря на годы, отвращение, детей и попытки наладить тихую семейную жизнь без приключений. За эти два дня он много передумал, да и читателей в конечном итоге скорее тронут его провалы, чем подвиги. Но от этого зависит его карьера в дальнейшем. Нужно сделать выбор: вызывать у читателя зависть или жалость — и придерживаться его.

Он спросил, что я об этом думаю. Я ответил, что знаю одного очень хорошего писателя, который столкнулся с похожей проблемой, и что, возможно, он будет рад помочь ему. Он удивленно уставился на меня и сказал, что если это я, то не может быть и речи: партнершу я у него уже отнял, и он не собирается делиться со мной еще и своей жизнью. Я успокоил его, перечислил дипломы своего знакомого, и он почувствовал себя польщенным. Я спросил, сколько на этом можно заработать.

— Десять процентов от авторских прав и четверть от моего задатка — если парень сделает все как надо, это приемлемая цена.

Он попросил привести его, чтобы попробовать поработать вместе: говорить с живым человеком куда приятнее, чем с микрофоном, это будет его стимулировать. Мы друг друга поздравили, потом я спросил, приходила ли Талья его навестить. Он помрачнел, сказал, что не приходила, а что еще ожидать от этих девушек с Востока, они же как профитроли: горячие снаружи, ледяные внутри. Я решил сменить тему, и, поскольку больше спросить было нечего, мы заговорили о политике. Его рассуждения начинались так: «Я придерживаюсь левых воззрений», а заканчивались осуждением экологов, которые мешают ему ездить по Парижу. Я покивал головой еще несколько минут, чтобы поддержать разговор, и уже собирался уходить, когда вошла дама. Лет пятидесяти, немного напряженная, но сразу видно, ухоженная. Поскольку она ничего не принесла, я решил, что это его жена.

На пороге палаты я вежливо распрощался: «Пока, Жером» — и добавил: «Извините, мадам». Она вполголоса спросила, меня случайно зовут не Руа. Я замер, смутившись. Кивнул. Она отступила на несколько шагов назад в коридор, достала из сумки конверт и протянула его мне, заискивающе улыбнувшись:

— Актриса, которая играла с моим мужем, оказалась очень мила: она забрала наших детей из школы вчера вечером и привела их ко мне на работу в контору. Она рассказала мне, как все произошло, и предупредила, что из соображений приличий в больницу больше не зайдет, но попросила оставить в палате письмо для друга, который точно заглянет.

На бледно-голубом конверте я увидел свое трижды подчеркнутое имя. В ответ я сообщил ей, что муж ее держится отлично, пожелал ему скорейшего выздоровления.

— Да уж, — произнесла она с грустным выражением лица.

И пошла в палату рассказывать мужу последние новости о детях, об обществе взаимопомощи и ремонте в котельной.

Я вышел на парковку и только там вскрыл конверт. Видимо, это был перевод утренней СМС.

Понедельник, 20.00, бар «Фукетс»?

Приоденься.

Ничего личного, но мне кажется, это произвело на меня больший эффект, чем признание в любви или дежурная вежливость, вроде «Скучаю по тебе», «Целую» или «Сожалею о том, как мы расстались». Больше всего я оценил подпись: заглавная Т с точкой. Ничего общего со сложными завитушками, которые она оставила на фото. Так было душевнее, естественнее, как будто не в первый раз, и от этого наше будущее становилось яснее, а прошлое длиннее. Однако до понедельника было еще далеко. Ждать или сказать ей, что я хочу ее увидеть раньше? Может, она только этого и ждет? Навязываться тоже не хотелось. И потом, «приоденься» — не просто туманно, а если перечесть, то не очень-то и вежливо. Что до вопросительного знака, он мог касаться как моего согласия, так и ее неуверенности. Но больше всего, как мне показалось, ей хотелось поиграть со мной. Заключить с кем-нибудь пари на то, как я отреагирую.

Я позвонил ей. Три гудка в пустоту, а потом занято. Увидев мой номер, она отключилась, чтобы избежать разговора. Или не на ту кнопку нажала. Я подождал, пока она перезвонит. Через пять минут перезвонил сам. Попал на автоответчик. Сообщения не оставил.

Было полвторого, мне вдруг стало тоскливо, но забивать себе этим голову не хотелось, да и в животе урчало от голода, и я отправился на метро в кафе на Гранд-Арме в надежде встретить там Жана-Батиста.

Преподаватель обедал за стойкой: пиво и горячий сэндвич с сыром и ветчиной. Мы встречались только за завтраком, но, видимо, у него было здесь определенное меню на обед и ужин тоже. Я предложил ему сесть в кабинке. Он ответил, что предпочитает жить стоя, с такой горечью, что я не осмелился настаивать. Я заказал то же, что и он, и спросил, знает ли он издательство «Галлимар». Он вытянул вперед левую руку, загнув большой палец.

— Четыре, — уточнил он после короткой паузы, глядя на свои дрожащие пальцы. — Четыре отказа, пятый на подходе. Я отсылаю им рукопись каждые два месяца, под разными названиями, надеюсь попасть на кого-нибудь новенького.

Тогда я решился, но начал издалека. Спросил: наверное, для того, чтобы тебя опубликовали, хорошо бы уже себя как-то зарекомендовать в издательстве. Он согласился, усмехнувшись в пену. Я спросил, согласится ли он при возможности подзаработать и помочь одной знаменитости написать биографию. Чтобы подготовить его психологически, я не стал сразу уточнять, что речь идет о мемуарах не самой персоны, а его члена. Он ответил: