Яков Шехтер - Любовь на острове чертей (сборник)

— Вот, — сказал служитель. — Это американец, раввин. Набирает группу. То, что тебе нужно.

Домой Праведник вернулся поздним вечером. Жена, открыв дверь, окинула его недобрым взглядом.

— Я уже хотела в милицию заявлять, — вид у нее был слегка заплаканный, но агрессивный. — Приятели твои весь город на ноги подняли. Уже не знаем, что думать: в бетон тебя закатали или выкуп потребуют. А он шляется, как ни в чем не бывало! — она яростно хлопнула себя по бедрам. — Ты почему целый день не звонил?

— Так ведь нельзя звонить в шабес, — искренне удивился Праведник.

Софья замахнулась кулаком на мужа, но вместо удара кулак описал плавную дугу, разжался, две женские руки опустились на плечи Праведника, а дергающаяся от рыданий головка прильнула к его груди.

— Ну, успокойся, Софочка, — он неловко гладил ее по спине. — Успокойся, милая.

В офисе Праведник больше не появлялся, зато в синагогу ходил как на работу. Привычная кривизна мышления прогнулась в другую сторону и стрелка прогиба увеличивалась с каждым днем, как живот беременной женщины.

Через неделю атмосфера спрятанности и тайны, наполнявшая квартиру, изрядно надоела Софье. Разговоры о грядущем суде и намеки на предшествующие прегрешения вязли в ушах, но больше всего обижала внезапная холодность мужа. Ласковый и мягкий Праведник начал дичиться. Внезапные поцелуи и нежные прикосновения исчезли без следа. Да что поцелуи, он старательно избегал любых прикосновений, и Софьин ум начал формировать и отшлифовывать единственно правдоподобную причину внезапного охлаждения.

Не решаясь, пока еще, заговорить прямо, Софья прибегла к извечной женской хитрости, древней, как дым над домашним очагом.

— Деньги кончаются, — сказала она, демонстрируя для пущей убедительности несколько мелких купюр. Крупные она предусмотрительно запрятала в шкафу между наволочками, остро благоухавшими лавандовой страшилкой для моли. — Заканчивай отпуск и возвращайся на работу.

Праведник сначала удивился, но быстро понял свою ошибку. Вспыхнувший свет, переместив тени, выявил иной рельеф действительности лишь для него одного. Окружающие продолжали пребывать в оставленной им реальности и жить по старым законам, совершенно неподходящими Праведнику.

Словами противоречие не разрешалось, слова могли только разозлить Софью. Он достаточно долго прожил с ней бок о бок и поэтому, мгновенно представив реакцию на любой ответ, воспользовался мужской уловкой, замшелой, точно бока валуна сомнений у порога вечности.

— Давай поговорим об этом вечером, — предложил он, поспешно натягивая куртку. — Сейчас я очень спешу!

— Спеши, спеши, — предупредила Софья, вздымая вверх злосчастные купюры, — но на ужин не рассчитывай!

Уличный воздух, по-особенному пряный и острый после привычной затхлости домашних кухонных запахов, вскружил голову Праведнику. Будущее почудилось прямым, незамысловатым и четким.

«Указатели нашей дороги не обманывают», — припомнил он слова раввина и ускорил шаг.

Предчувствие не подвело. Раввин выслушал вопрос и тут же ответил:

— Нет ничего проще. Спросим Ребе, и делу конец. Как Ребе решит, так мы и поступим.

Он говорил «мы» и чувство общности захлестнуло Праведника. Ему впервые захотелось быть с кем-то вместе. Не по унылой жестокости жизненных коллизий, а по собственному, вольному выбору.

Ребе жил на другом конце света, но пространство мира, сократившегося до размеров клавиатуры компьютера, перестало быть помехой в общении. Раввин отстучал емелю секретарю Ребе, получил подтверждение, что послание принято и вернулся к занятиям.

— Ответ будет дня через два, — объяснил он Праведнику, раскрывая книгу. — Ведь Ребе ежедневно получает десятки записок со всех концов света.

Он не стал объяснять, откуда Ребе известно, как отвечать на эти записки. Праведник перевел взгляд на портрет, висевший в простенке, и успокоился. От лица пожилого еврея в черной шляпе исходила непонятная сила. Праведник попробовал подыскать иное определение для своих ощущений. Слово сила не совсем годилось; в нем слишком явно просматривались насилие и усилие, а человек на фотографии смотрел мягко и без натуги. Он ни к чему не взывал, никуда не вел и ничего не требовал. Ему было хорошо, и тому, кто совпадал с этим чувством, тоже становилось…

Нет, «хорошо» тоже не годилось. Праведник примерил несколько определений, нашел наиболее подходящее, но, испугавшись, отвел глаза и попробовал оттолкнуть его к краю сознания. От «благодати» несло свечами и ладаном, сонм окружающих спутников-ассоциаций не вязался с фотографией старого еврея в простенке. Но сколько Праведник ни думал, как ни шарил по закоулкам памяти, ничего более подходящего на ум не приходило.

В конце концов, он решительно отставил в сторону беспомощное барахтанье с определениями и, повинуясь призывному взгляду раввина, открыл книгу, заложенную вырванным из дневника листком. На листке горестными эпитафиями по прошлой жизни синели даты несостоявшихся деловых встреч.

Праведник боялся вечернего разговора с женой и потому всячески оттягивал конец занятий. Сначала он долго приставал к раввину, выясняя мельчайшие подробности изучаемой темы. Потом четыре раза перечитал пройденный материал. Долго молился, уставив взгляд в стену, потом снова перечитывал, пересматривал уроки за неделю.

Вечерело. Узкий молочный клин между шторами потемнел, затем пожелтел, мутно преломляя свет уличных фонарей. Молящиеся разошлись, раввин работал в кабинете, отделенный от сумрака зала золотой полоской света, выбивающейся из-за неплотно прикрытой двери.

Праведник сидел в темноте, наслаждаясь тишиной и покоем. Мысли ни о чем маятниковыми дугами ниспадали в небытие, напоминая пожухлые листья дуба, опадающие в безветренный осенний день.

Вдруг дверь в кабинет распахнулась, и раввин возник на пороге, сжимая в руке листок бумаги.

— Ты здесь? — спросил он в темноту, точно зная, что Праведник не ушел.

— Да.

— Пришел факс от Ребе.

— Так быстро?

— Да, действительно быстро. Значит, вопрос по-настоящему важен.

Он протянул Праведнику сложенный листок. Тот подумал, что надо бы переждать, сбить волнение и, успокоившись, внимательно прочитать записку, но дрожащие от нетерпения пальцы сами собой развернули листок и в отблеске света, падавшего из дверного проема, четко обозначились две короткие фразы.

— С работой порвать немедленно. Продолжать уроки Учения.

Праведник протянул листок раввину. Тот поднес его к глазам, подержал несколько секунд и со вздохом опустил.

— Это не совет. Это приказ. Серьезные у тебя дела, парень.

Праведник не сел в троллейбус, а пошел пешком. Накрапывал, нашептывал дождик, кроссовки вышаркивали брызги из плохо различимых темно-шоколадных луж. Беспокойный ветерок приносил с близкой Невы ночную свежесть. Ответ Ребе не удивил Праведника. Он и сам знал, что поступить нужно именно таким образом. Ответ был нужен для Софьи.