Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи

— Посмотрим.

Ветер ли бросил в сарай искру из костра, горевшего во дворе? Или кто-то из детей принес горящую щепку? Делия заявила позднее, что Рита занесла в сарай головешку, однако Рита это отрицала.

Как бы то ни было, огонь разгорелся с неожиданной быстротой. Пламя все злее и злее охватывало крышу. Дети с криком убежали. Рита осталась в сарае.

— Она осталась! Она осталась там! — кричала старшая сестра.

Привлеченный криками, Паулу вышел во двор. У сарая, задыхаясь от дыма, молила о помощи Мадалена.

Не зная почему, Паулу снял очки, отдал какому-то мальчишке и, слегка прихрамывая, пошел к сараю. Он ощутил на лице горячее дыхание пламени, отодвинул ногами горящую доску и шагнул в сарай. Где-то здесь, как говорили, осталась Рита.

В кромешном дыму он услышал детский плач и смутно разглядел девочку, которая тянула к нему руки. Затем почувствовал, как детские ручонки неожиданно сильно обхватили его. Одна мысль владела им: прикрыть ребенка, спасти это беззащитное, доверчивое существо.

Во дворе стояло порядочно народа. Среди всеобщего крика они носились с ведрами, стараясь водой загасить пожар. Когда же увидели, как из сарая выходит дымящийся человек, прикрывая собой что-то, то тут же вылили на него несколько ведер воды. Все увидели Паулу с красным закопченным лицом и выжженными бровями. С ним была Рита, слегка опаленная, с небольшим ожогом на ноге.

Закрыв рот рукой, девочка вытаращила испуганные и виноватые глаза, будто ее хотели наказать. Любопытно, что и Паулу, нацепив очки, имел то же выражение лица. Казалось, он просил прощения за совершенное…

Паулу и Риту отвели в аптеку, где обоих обмазали с ног до головы какой-то желтой мазью. У Паулу были обожжены нога, руки, половина лица.

Его беспокоили не столько ожоги, сколько сгоревшие ботинки, ибо второй пары он не имел. Хотя у Эваришту несколько пар обуви, тот вряд ли догадается предложить одну из них.

С перевязанной рукой и повязкой на лице Паулу в тот же день должен был уйти, поскольку подготовка к забастовке не терпела отлагательств. Но среди забот он часто вспоминал маленькие нежные ручки, просящие о помощи, крепко обхватившие его.

— Как Рита? — первое, что спросил он, вернувшись домой.

Вот и Рита! На кровати, с забинтованной ногой, она смеется, наблюдая за тем, как старшая сестра то придвигает, то отодвигает спичечный коробок.

— Не трогай! Не трогай!

Неожиданно Рита завоевала такое внимание, что Элза и Дзека завидуют и жалеют, что не они попали в горящий сарай.

Никто лучше детей не умеет пользоваться благоприятными обстоятельствами. Раньше Рите не удавалось и сотой части того, чего она добилась. Потихоньку, все еще сомневаясь в успехе, она стала ласкаться к Паулу. Затем взяла двумя пальцами его за нос. Наконец решилась. Взялась за очки и замерла, как бы спрашивая: «Можно?» Полный счастья, Паулу ничего не сказал, но его молчание означало: «Можно!»

17 мая, в воскресенье, сразу же после ухода Перейры, в дверь постучали.

Консейсон секунду колебалась, глядя на высокого мужчину, стоявшего на пороге. Несомненно, где-то она уже видела его. Но не могла вспомнить где. Затем вдруг распахнула дверь.

— Это ты! Заходи. Я тебя не узнала.

Это был Друг, первый товарищ, с которым она познакомилась, тот, кто жил у них целых пять дней. С тех пор прошло два года.

Как он изменился! Оброс бородой, весь в морщинах, щеки ввалились, и весь он — одежда, руки, лицо — покрыт толстым слоем пыли, точно вывалялся в цементе.

— Ты пришел по поводу забастовки?

— Какая забастовка?

Друг ни о чем не знал. «Почему бы это?» — спросила себя Консейсон. И вновь внимательно посмотрела на него, боясь ошибиться, потом рассказала, что готовится забастовка.

— Не вовремя я явился, — сказал Друг своим низким голосом, разогнав у Консейсон последние сомнения. — Ты не заметила перед домом никого?

Нет, она ничего не заметила, она уверена — Перейра вне подозрений и слежки за ним нет.

— Я хочу попросить у тебя три вещи, — произнес Друг. — Во-первых, дай мне воды помыться. Во-вторых, дай мне что-нибудь поесть. И наконец, дай мне поспать. Мне надо уйти около полудня.

— Ты не встретишься тогда с моим мужем. Он придет только вечером.

Консейсон пошла на кухню. Налила воды в большой таз и повесила на спинку стула чистое полотенце.

Когда через короткое время Друг открыл дверь из кухни, то снова оказался таким, каким Консейсон видела его два года назад. Побритый и причесанный, без пиджака, он держал в руках толстый сверток.

«Откуда же у него сверток? Он ничего не принес с собой. Может, это пиджак?» — подумала Консейсон, ставя на стол горшок.

Нет, это был не пиджак.

— Потом, когда сможешь, — попросил Друг, показывая на висевший на стуле пиджак, — вытряси его как следует на улице. Но смотри, чтобы соседи не увидели — ведь подымутся тучи пыли.

Консейсон налила в миску остатки вчерашнего супа и положила рядом кусок хлеба.

— Все, что у меня есть. Пока ты будешь спать, я приготовлю какую-нибудь еду.

Она разобрала постель и покрыла ее новым разноцветным покрывалом, от которого пахло нафталином. Вещи для того и существуют, чтобы пользоваться ими, не так ли? А если не для товарищей, то для кого же их еще беречь?

— Можешь спать сколько угодно, — сказала она, проводив его в комнату.

— Спасибо, — ответил Друг, собираясь проводить ее до двери, чтобы закрыться.

Консейсон рассердилась.

— Как? Ты ляжешь спать, не увидев моего мальчишку?

Они осторожно подошли к разукрашенной корзине. Консейсон склонилась над ней, приложив палец ко рту.

— Молчи и смотри, — прошептала она. — Разве ты видел более красивого ребенка?

Это была правда. В мире не было более красивого младенца, чем этот. Повернувшись слегка на бок, он подсунул под щеку кулачок. Вторая ручонка, нежная и розовая, забавно лежала на подушке. Он спокойно спал.

— Ты заметил, все дети рождаются коммунистами? — спросила Консейсон. — Посмотри на этот сжатый кулачок. Правда, со временем некоторые портятся.

Когда через несколько часов Консейсон открыла дверь, позвать Друга завтракать, она обнаружила его спящим на полу.

— Извини, — оправдывался он. — Я не хотел пачкать кровать. У меня настолько грязная одежда, что, где бы я ни лег, остается след. Посмотри!

Действительно, посмотрев на пол, где спал гость, Консейсон обнаружила большое пятно той же серой пыли.

«О боже! — подумала она. — Где бродил этот человек?»

И ей в голову пришла мысль, которая тут же показалась ей абсурдной: «Он из-за границы».

За обедом Друг много спрашивал о забастовке, и по вопросам Консейсон определила, что он долгое время не работал в партии.