Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи

«Он прибыл из-за границы».

После обеда, перед тем как попрощаться, Консейсон подвела его к мальчику и попросила:

— Поцелуй моего сына.

Когда Друг ушел, она притянула к себе мальчика и стала говорить ему тихим певучим голосом:

— Ты должен вырасти смелым мужчиной, таким смелым, как Друг, как Важ, как Антониу, как твой папа.

Но вдруг новая грустная мысль пришла ей в голову, она прижала ребенка к груди и начала осыпать поцелуями его волосики, уши, шею.

— Мой родненький, сыночек, любимый мой, любимый…

Мальчик, которому было щекотно, смеялся.

Утром 18 мая рабочие «Сикола» сгрудились у ворот.

По дороге на работу многие прочли листовки, наклеенные на стены домов, заборы, деревья. На обочинах лежали плотные пачки листовок, придавленные камнями, словно приглашая каждого взять по листку.

Уже несколько дней велись речи о забастовке. Наиболее решительные ждали только приказа прекратить работу, колеблющиеся соглашались с ними, и лишь самые несмелые, просачиваясь по одному во внутренний двор, ожидали повода, чтобы начать работу.

Из уст в уста переходил вопрос:

— Гашпар уже пришел? Ты видел Гашпара? Где Гашпар?

Рабочие искали взглядом знакомую долговязую фигуру. Тулиу стоял у ворот и беспокойно смотрел на улицу. Сирены прозвучали один раз, затем второй. Тревожные, зловещие гудки. Заводские товарищи ищут своих руководителей, спрашивают, что делать. А руководители велят ждать. Затем сами, в свою очередь, идут к Тулиу и спрашивают, как быть. И Тулиу отвечает:

— Ждите.

— Где Гашпар? Почему не идет? Почему его не слышно?

— Это ничего не даст! — слышится чей-то громкий голос.

Словно в ответ на это, группа рабочих выходит из состояния ожидания и идет во двор завода.

Рядом с Тулиу толстяк в надвинутой на глаза кепке беспокоится:

— Прошло уже пять минут! Мы должны что-то делать.

— Гашпар должен появиться вот-вот. Он советовал без него ничего не делать.

— А если он не придет?

— Почему это он не придет? — Тулиу хочет быть уверенным в том, что говорит, однако побледневшее лицо и дрожащий голос выдают его.

Рабочих у ворот стало значительно меньше. Большая часть перешла во внутренние дворы. Несколько минут назад какой-то мастер, пришедший на завод, при виде толпы нашел разумным удрать. Другой мастер нагло кричит рабочим своего цеха, столпившимся у входа:

— Ну, ребята, чего ждете?

Еще одна группа оставляет ворота и входит на завод.

Рабочий в надвинутой кепке забрался на забор.

— Товарищи! — пронзительно закричал он. — Сегодня во всем районе никто не работает. Разве можем мы предавать наших товарищей?

Однако поздно. Сирена заглушает его голос.

— Пора! — крикнул какой-то потерявший надежду рабочий, торопясь на завод.

Завыли моторы. И «Сикол», крупнейший в округе завод, где была самая лучшая партийная ячейка, завод, от которого зависела забастовка на других предприятиях, начал работу.

Тулиу, толстяк и еще несколько человек, всего чуть больше дюжины, несколько минут еще стояли у ворот, надеясь дождаться Гашпара. В конце концов и они вошли в ворота.

Увидев их, управляющий улыбнулся, глянул на часы, но против обыкновения оставил опоздавших без выговора.

Только Жайми, толстяк в надвинутой кепке, да молодой подмастерье с детским лицом не приступили к работе. Когда все скрылись за воротами, они перекинулись парой слов и побежали прочь.

В воскресенье, на последнем собрании, Гашпар вместе с Перейрой и Тулиу отстаивал свою точку зрения, против которой раньше выступал вместе с Антониу. Было решено, что во всей округе предприятия будут ждать забастовки на «Сиколе», чтобы забастовать самим. В случае, если другие предприятия не забастуют, рабочие «Сикола» заставят их бросить работу. Жерониму и Висенти были против такой постановки вопроса, но, оказавшись в меньшинстве, вынуждены были подчиниться.

— Помните об этом, товарищи, — напомнил Гашпар. — Если «Сикол» не забастует, даже если в других местах и бросят работу, это будет полный провал.

Придя утром на свой завод, Перейра сообщил, что пока надо работать и ждать. Как только придет известие с «Сикола», тоже бросать работу. Главный электрик был свой человек. Если рабочие не прекратят работу, он обещал отключить станки.

Указания Перейры передали в партячейку и в комиссию единства.

На лицах рабочих особое выражение, радостное и сосредоточенное: было ясно, большинство с энтузиазмом ожидает начала забастовки.

Прошло несколько минут. Под, разными предлогами двое рабочих постоянно находились у открытого окна, выходившего на улицу. Они ждали товарища, который должен был сообщить о прекращении работы на «Сиколе».

Управляющий и мастера, которые тоже читали листовки и знали, о чем говорилось в последние дни, беспокойно посматривали на рабочих. По выражению глаз, по услышанным фразам они чувствовали — что-то готовится.

Наконец у окна появился запыхавшийся товарищ. От его слов все похолодели:

— «Сикол» работает!

— Ложь! — закричал Перейра, подбегая к окну.

— Я сказал правду, — настаивал гонец.

— Ты сам видел? — кошачьи глаза Перейры впились в парня.

На стройке работало десять человек.

Утром Мануэл Рату поговорил с двумя товарищами, затем они втроем поговорили с остальными, показали листовку, которую те еще не читали, и решили прекратить работу.

Лишь один каменщик, пожилой печальный человек, спросил, уверены ли они, что и на других предприятиях бросят работу.

— Нет, товарищ, как мы можем быть уверены? — ответил Рату. — Но если все будут думать как вы и надеяться только на соседа, ничего не получится.

За исключением каменщика, стоявшего в нерешительности, остальные направились к поселку.

На первом заводе, куда они пришли, творилось что-то странное. Снаружи улица была безлюдна, ничего, казалось, не произошло. Рабочие были на заводе. Однако станки были остановлены и изнутри доносился гул голосов.

Мануэл Рату со своими спутниками вошел в ворота. Вахтер попытался было помешать, но сделал это так нерешительно, что стало ясно — делает он это лишь ради того, чтобы хозяин завода не обвинил в потворстве забастовщикам.

Пройдя безлюдный двор, Мануэл Рату повел своих спутников туда, откуда доносились голоса. Перед конторой собрались рабочие.

— Тоже бастуете? — с улыбкой поинтересовался один из них.

Рабочие повернулись к ним, улыбаясь. Конечно, это было небольшое пополнение, но сам факт присутствия товарищей со стройки говорил, что заводские не одиноки.

— Туда пошла комиссия единства, — пояснил пожилой рабочий. — Они хотели принять только троих, но пришлось пустить тридцать!