Джон O'Xapa - Инструмент

— Так вот насчет утренних спектаклей по средам, — сказал Марк. Он продолжал болтать, попивая йогурт, а покончив с ним, сказал: — Ну, детки, я вас оставлю. Пойду позвоню кое-кому.

Эллис проводил его взглядом.

— Надеюсь, я не ошибся в выборе, — сказал он. — Ну, что вы там задумали, Зена?

— Вы не сможете достать мне номер здесь? — сказала она.

— Здесь, в гостинице? Чтобы было где полежать, отдохнуть? Конечно, смогу.

— И чтобы никто об этом не знал — только вы и я, — сказала она.

— Не понимаю. И Бэрри тоже нельзя знать?

— Мы поругались, — сказала она. — Только что, несколько минут назад. Домой я, конечно, вернусь. Но мне нужен номер здесь и чтобы он об этом не знал. Ну как, сделаете?

— Конечно. А больше вы ничего не скажете? Лучше, если я буду знать.

— Когда будет что знать, тогда и скажу.

— О-о! Я должен предостеречь вас, Зена. Предупреждаю как друг. Бэрри может сделать вам гадость.

— Хо-хо! Да не может быть!

— Под контрактом стоит ваша подпись, но вы читали его?

— Нет.

— Тогда вот что я вам доложу. Пока вы с Бэрри вместе, контракт составлен для вас очень выгодно. Но если вы с ним разойдетесь, не видать вам своей доли. Лично вы не участвуете в финансовой стороне спектакля. Будете работать на жалованье, вот и все, и даже тогда из вашего жалованья ему причитается десять процентов. Кто этот человек? Не Скотт Обри?

— Нет.

— Ну что ж, рад это слышать, — сказал Эллис. — Я мог бы кое-что сообщить вам о нем.

— Бэрри избавил вас от этого труда, — сказала она. — Он даже старика Джо Гроссмана не пощадил. От Бэрри не дождешься доброго слова ни о ком.

— Да, это ему несвойственно. Почему вы, Зена, вышли за него?

— Хотите узнать? Пожалуйста! Бэрри единственный, кто попросил меня стать его женой. Один-единственный. Почему он решил жениться на мне, я знаю. С самого начала знала. Что ж, это была не такая уж плохая сделка. Доживешь до определенного возраста — и начинаешь задумываться. Господи Боже! Я составила список всех, с кем спала, и двоих забыла. Разве это жизнь? Надо же ее хоть чем-то отметить. Я ее обметила двумя швами после того, как мне вырезали аппендикс и кое-что еще. До того дошла, что за мной начали охотиться педерасты и лесбиянки. «Вот Зена идет!», «Эй, Зен!» Так вот, Бэрри меня оттуда вытащил. Спас, пока еще можно было спасти. Любовник он первоклассный. Иначе я бы не прожила с ним так долго. Я отдаю должное ему, сукину сыну, но теперь час пробил. Пробил час.

— Кто-нибудь другой?

— И да и нет, — сказала она.

— Тогда я знаю кто, — сказал он.

— Может быть, и знаете, Эллис.

— Разрешите полюбопытствовать — не тот ли, кого сейчас подстригают?

— Я даже не знаю, как он относится к женщинам. Мне и пяти минут не удалось с ним поговорить. Но все равно я его покорю во что бы то ни стало.

— Конечно, — сказал Эллис.

— У него кто-нибудь есть?

— Вот не знаю! Жена была, но, по-моему, он этими делами не очень интересуется, хотя от того, что на него идет, не прочь. Некоторые молодчики афишируют свою готовность: вошел в кафе, поправил галстук, коснулся лацканов, чуть тронул платочек в кармашке…

— Да, да.

— Но он не такой, — сказал Эллис.

— Да, он не такой.

— Голова не тем занята. Большая склонность к самоанализу. Послушали бы вы его рассказы, как он работал мойщиком посуды в кафетерии. Кажется, в одном из заведений Хорна и Хардарта. К жизни относится философски — понимаете? Поесть досыта и иметь пристанище, где можно спать и писать пьесы, — вот какие у него были требования. И в этом вся суть. Он сумел подняться над своим убогим окружением, потому что у него есть тонус — творческий тонус! Это определяет все.

— Тонус? Тонус… это… А, понимаю.

— Да, творческий тонус. И я буду с вами совершенно откровенен, Зена. По моему глубокому убеждению, этот молодой человек станет одним из подлинных гениев наших дней. Но подождите, милая, подождите. Дорога в мире творчества не вся усыпана розами. Не сердитесь, что я все это говорю, но, может быть, мое предостережение пойдет вам на пользу. Впереди вас ждет много трудного — и для головы и для сердца.

— Позади этого тоже хватает, — сказала она.

— Решайте сами. Так ли, эдак ли — решать вам нужно самой. Я говорю как друг, может быть, несколько нудно и старомодно, но позвольте мне воспользоваться правом нашей дружбы и… Да я на десять лет старше вас. Древние, испытанные жизнью прописи иной раз кажутся избитыми, но в них много, много правды.

— Ах, мне бы ваше образование, — сказала она.

— У меня позади всего лишь театральный колледж Эвендера да вечерние лекции в Нью-Йоркском университете. Классического образования, Зена, я не получил, но классикой зачитывался когда только мог.

— Я тоже посещала Эвендера, но потом бросила. Как только получила профсоюзный билет.

— Вам, может, интересно будет знать, что у джентльмена, о котором мы беседуем, нет законченного высшего образования. По правде говоря, ваш муж, Бэрри Пэйн, гораздо образованнее Лукаса, Бэрри получил бакалавра искусств в колледже Сими.

— Я не о степенях. Есть у него степень или нет, Лукас все равно интеллигентнее Бэрри.

— Да, Лукас больше подходит под это определение, чем Бэрри Пэйн, но умалять достоинства Бэрри Пэйна тоже не следует. У Джаспера Хилла есть диплом об окончании колледжа. И у Вилберфорса. Джо Гроссман кончил юридический, прежде чем пойти на сцену. Шерли Дик занималась в Колумбийском университете. Труппа у нас собралась весьма интеллектуальная. И никто из них не годится вам в подметки, дорогая.

— Хотите — верьте, хотите — нет, Эллис, но я сама себе в подметки не гожусь, — сказала она. — Нет, серьезно, Эллис, из-за меня у вас неприятностей не будет. Это наше дело — мое и Бэрри. Я прошу вас об одном — достаньте мне номер здесь, в гостинице, и притворитесь, будто ничего не знаете. Но вы и на самом деле ничего не знаете. Да и знать-то нечего. И вот еще что — Сид Марголл. Он прислуживает всем фельетонистам в городе.

— Нет, нет, Сиду, конечно, ни слова.

— Этот прохвост может все изгадить. Если он заденет Лукаса, вот, честное слово, брошу я вашу постановку к чертям собачьим.

— Если он заденет Лукаса! — сказал Эллис. — Значит amour toujours [1] Любовь навек (фр.). ? Странная вы женщина, Зена. Первый раз такую встречаю.

— Можете это повторить, только не надо, — сказала Зена.

Труппа стала теперь труппой. Вернувшись на репетицию после завтрака, актеры не просто собрались в зале, актеры воссоединились, и то, что около двух часов они провели врозь друг с другом и врозь с пьесой, уже не имело значения. Может быть, они говорили между собой о пьесе, а может, и нет — не важно. То, что каждый думал о ней, каждый чувствовал ее, было несомненно. Они обменялись улыбками, спокойно, дружески, поднялись на эстраду и заняли те же стулья, что и на утренней читке.