Гийом Мюссо - Потому что я тебя люблю

— Если захочешь, она будет твоя, — решил Коннор, подталкивая банкноту к девочке. — Ответь на мой вопрос — и она твоя…

Она посмотрела на него, опасаясь быть втянутой в какой-то замысел, логики которого она не понимала. Но все же…

— Давай этот твой вопрос…

— Для чего тебе нужны деньги? — спросил Коннор, пристально глядя на нее.

Эви потянулась к зеленой бумажке.

— Чтобы купить оружие, — сказала она дерзко.

Эви схватила купюру и положила ее в карман, с вызовом глядя на Коннора. Это были деньги, которые впервые в жизни достались ей так просто.

Коннор оторопел. Он был потрясен ответом девочки. Внезапно в его сознании промелькнула картина: огнестрельное оружие, а затем хлопок и крики. Давно забытое воспоминание, всплывающее без предупреждения.

Ему было не по себе. Коннор достал из кармана вторую купюру и положил на то же место.

— Зачем тебе нужно оружие?

На этот раз Эви раздумывала дольше. Ее первой реакцией было солгать, но она догадывалась, что Коннор это почувствует. Правда — штука редкая и ценная, и за сто долларов, которые он предлагал ей, стоило сказать ее.

— Потому что я хочу убить человека.

Фраза прозвучала как приговор. Коннор, вначале оторопевший, покачал головой, ужаснувшись ответу девочки.

Тем не менее он вытащил свою третью купюру, положил ее на стол и задал последний вопрос:

— За что ты хочешь убить человека?

На этот раз Эви не колебалась ни секунды. Она уже зашла слишком далеко, чтобы отступать назад. Девчонка сгребла последнюю сотню так, как в покере берут выигрыш.

— Чтобы отомстить за себя.

В голове Коннора всплыло из прошлого «беспощадная месть», два слова, от которых у него по спине пробежал холодок.

— Как это отомстить? Кому? Почему?

Но Эви уже надела пальто и повязала шарф.

— Сожалею, но это уже два дополнительных вопроса, а тебе нечем больше платить.

Оказавшись в своей собственной ловушке, он беспомощно смотрел, как она скрывается в дверях ресторана.

— Подожди! — крикнул он, чтобы удержать ее.

Коннор догнал ее на улице. А снег продолжал не спеша падать, накрывая город бесшумным и плотным одеялом.

— Ты не можешь уйти вот так. Холодно, опасно, я найду тебе место, где ты сможешь переночевать.

Она повернулась к нему спиной, не затрудняя себя ответом.

Отчаявшись, что так вышло, Коннор сунул ей в карман свою визитку.

— Может быть, ты передумаешь…

Но он знал, что это не тот случай.

Когда Эви пересекала улицу, она вдруг остановилась посреди пешеходного перехода, повернулась к Коннору и задала в свою очередь один-единственный вопрос.

— И кого же я тебе напоминаю? Этот человек, он кто?

Коннор зажег новую сигарету. Колечки голубого дыма, повисшие в холодном воздухе, поднимались над его головой.

— Это я.

Его ответ удивил и в то же время обеспокоил ее. В последний раз взгляды их встретились, и Эви пошла своей дорогой. Коннор смотрел, как она уходит в ночь, нервно затягиваясь сигаретой.

Вскоре он потерял ее из виду, но еще долго стоял потрясенный, глядя на следы, оставленные на снегу ее ножками.

Конечно, он не мог спасти всех.

Но на что может надеяться в жизни пятнадцатилетняя девочка, одинокая, без средств к существованию, зимой, посреди ночи, на Манхэттене?

Коннор припарковал машину на Брум-стрит и два квартала, оставшиеся до дома, прошел пешком. Сохо, [26] SoHo — аббревиатура от South of Houston Street, район Южного Манхэттена, где расположены арт-галереи и проживают люди искусства. как и весь город, тонул под ровным слоем снега, залепившим вывески арт-галерей, ресторанов и модных бутиков.

Он подошел к дому с литыми чугунными решетками. Недавно обновленный фасад здания был украшен сотнями лампочек, а на тротуаре незаконченный снеговик, почти потеряв надежду, ждал свою морковку, шляпу и трубку.

— На, дружище, возьми хоть это, — сказал Коннор, завязывая вокруг его шеи свой шарф.

В холле он просмотрел почту, а затем вызвал лифт. Кабина остановилась на последнем этаже, где находилась его квартира, просторное жилище в спартанском стиле. Ни запаха пирогов, ни отдающего дымком аромата индейки, томящейся в духовке несколько часов, ни елки, ни детской комнаты — ничего этого не было в его доме. Ни тепла, ни жизни. Коннор купил эту квартиру пять лет назад, она стала олицетворением его социального успеха, но никогда по-настоящему он не обставлял и не украшал ее. Слишком много работы, слишком много сложностей… А главное — не с кем разделить радость домашнего уюта.

Посвятив свою жизнь погружению в чужие души, сам для себя он был чем-то непонятным и таинственным. Он любил женщин, но до сего времени все его любовные приключения заканчивались ничем. И даже тогда, когда все шло хорошо, рано или поздно наступал такой момент, когда любовница начинала упрекать его в непроницаемости. Как мог он признаться, что ему не удается найти в любовной связи ту степень близости, которая связывает его с пациентами?

Коннор подавил зевок и открыл холодильник, где стояла наполовину опустошенная бутылка шардоне. Прежде чем вернуться в гостиную, он плеснул себе в стакан. В квартире было холодно, и он одним махом выпил вино и не устоял перед желанием налить еще.

Этим вечером он почувствовал, что изнутри на поверхность опять всплывает некая саморазрушающая сила. Коннор всю жизнь сражался с ней и знал, что эта борьба требует постоянного контроля.

Он развязал галстук, сделал несколько шагов к оконному проему и свалился на диван. В его сознании постоянно вертелся образ странной девочки Эви, которая хотела украсть его сумку. Он опять вспомнил отчаяние, которое прочитал в ее взгляде. И опять пожалел, что ничего не смог сделать для нее. Ее вызывающие тревогу слова все еще звенели в его голове, доводя до мигрени: «я хочу убить человека», «чтобы отомстить».

— Не делай эту глупость, — прошептал он, как будто Эви могла услышать его. — Что бы тебе ни сделал тот тип. Не убивай его.

Именно в этот момент зазвонил телефон. Он помрачнел. Это, конечно, Николь. Из-за всей этой истории он забыл перезвонить ей.

Он ответил.

Но это была не она.

Он услышал голос молодой женщины, искаженный страхом. Она винила себя в том, что кого-то убила.

Прошло три месяца…