Юрий Домбровский - Собрание сочинений в шести томах. Том первый

Море, море, пароход,
Маленький кораблик.
Отразились в ряби вод
Розовые сабли.
Из высоких труб идет
Голубая вата,
Где же этот пароход
Видел я когда-то?
Где я видел кудри скал,
Чаек в красном свете?
Для кого я рисовал
Пароходы эти?
О, далекий край земли,
Где по ровной глади
Проплывают корабли
В детские тетради?
Где в раскрашенный блокнот
Желтый, словно репа,
Пробирался хитрый кот,
Выгнутый свирепо.

Оглушительно дыша,
Вышел он из камыша
И глядит стрелою в цель.
Устремляется газель
Специально, чтоб упасть
В поджидающую пасть.
Тигр расправил для красы
Африканские усы,
Встал во весь звериный рост
И раскручивает хвост.

Точка, точка, бугорок,
Пара рог да пара ног...
Неужели, неужели
Это все, что от газели?

Ира! Ира! Ира — план,
Посади меня в карман,
Разверни свои бока,
Подними под облака!
С воротом распоротым
Мы парим над городом,
Наблюдая с высоты,
Как горбатятся мосты,
Как ложится ловко
Синяя штриховка:
То у круглой арки
Разлеглися парки.
То, косматей медвежат,
Ели город сторожат.
То идет по улице
Лошадь меньше курицы,
С белою попоною,
С черною короною,
С красною каретою,
С гривою-кометою.

Точка, точка, запятая,
Минус, рожица кривая.
Ручка, ножка, огуречик —
Вышел к морю человечек,
И сияют на картинке
Человечкины ботинки,
И цилиндр, и часы,
И кудрявые усы.
И, подумав, я рисую
Рядом даму голубую —
Тонкую, унылую,
Бледную и милую.
Точки, точки, точки, точки,
Черный пудель на цепочке.
Дом, труба и из трубы —
Дыма черные клубы.

А на пестром рынке
Кринки да корзинки,
Ходят да толкуют,
Спорят да торгуют...
Рыбьими салатами,
Утками пернатыми,
Виноградом, розами,
Яйцами розовыми.

Шел однажды я по рынку,
Спотыкнулся о корзинку...
В этой маленькой корзинке
Все товары хороши:
Пудра, кружево, ботинки —
Что угодно для души.

Ах, угодны для души
Ваши мне карандаши!
Молодые игры,
Пожилые тигры,
Храмы голубые,
Дамы молодые,
Небо, в небе колесо...
Вы создатель их, Руссо...

Увы, весь этот мир не для меня!
Неискренний, двуличный и пытливый,
Я полюбил змеиные отливы
И радуги угарного огня.
Я полюбил разъятый, словно труп,
Мой страшный мир в палитре увяданья;
Но в оный час, когда из жестких губ
Вдруг вылетит склерозное дыханье,
И будет взгляд мой искренен и туп,
Но страстного исполнен ожиданья,
И я увижу смерть — совсем не ту,
Что с детства мне обещана преданьем, —
А дикий свет, нагую высоту,
Вне образов, времен и очертанья...
И вдруг пойму, что тяжкий подвиг мой,
Ты — жизнь моя! Не пращуров наследство,
А только путь бессмысленно прямой,
Бессмысленно пустой, в нагое детство.
И затоскую смертно трепеща;
Приди тогда из облачных расселин
И возврати мне тигра, солнце, зелень
И музу старую под щетками хвоща.

Обработанный слепо и грубо,
От столетий, как нищий, рябой.
О, обглоданный веком обрубок,
Путь истории начат тобой.
От дубины в руке человечьей,
От костра, покорившего жуть,
Через смерти, дожди и увечья
Начинает история путь.
И идет по разбитым шеломам
За атилловой скачкой коня
По преданиям, с детства знакомым
И дряхлеющим у огня.
Низколобый, тупой и упорный,
Он едва ли расскажет кому,
Как стонали подземные горны
И вселенная меркла в дыму.
Как от самой последней границы,
Где огонь разметал волоса,
Отрывались свирепые птицы
И летели гнездиться в леса.
Как лилась раскаленная ворвань
По звериным и птичьим тропам.
Как от стонущей плоти оторван,
Он в жестокие руки попал.
И три ночи металась пещера,
Заболевшая едким огнем.
Человек, толстогубый и серый,
Наклонялся над тонким кремнем.
Неподвижный и чертовски быстрый,
Он следил через бой молотка,
Как растут разноцветные искры
Сквозь змеиную шкуру песка.
И когда на горячем квадрате
Два кремня свой закончили спор,
Он корой примотал к рукояти
Этот первый в эпохе топор.

Он идет по косогору
Рыжий, сильный, молодой,
Через реку, через гору,
Через тень и через зной.
Светят звезды паутины,
Блещут радуги стрекоз.
И на солнце греет спину
Низколобый и звериный,
Отдыхающий откос.

Он идет — земля от жара
Стала гулкой и пустой.
Солнце маревом пожара
Наклонилось над землей.
И до белого каленья,
До свирепой седины
Жирных шпатов поколенья
У реки накалены.
Только крикни, только стукни,
Только прыгни не туда,
И глухое небо рухнет,
Расслоившись, как слюда.

Размахнись сильней руками,
Не сдержи движенье ног.
Под ногами вспыхнет камень,
Превращаясь в порошок.
Но заре и солнцу рады
Целый день трубят с плеча
Разноцветные цикады
И степная саранча.
Над сиянием прогалин
В их сиреневой тени
Шлифованием хрусталин
Занимаются они.

И остановив дыханье,
Тормозя движенье век,
Над поющим мирозданьем
Наклонился человек.

Ночь подходит к желтым водам,
И по отмели пустой
Полосатый махайродус
Проскользнул на водопой.
Он идет — сухой и четкий,
Подобрав в себя живот.
За кошачьею походкой
Камень выцветший ползет.
В тростнике прибрежном глухо,
Словно в звездной синеве.
И расписанное брюхо
Прижимается к траве.
Щуря острые глазницы,
Как всегда, свиреп и прост,
Зверь ползет, и шевелится
По песку тигриный хвост.
Ветлы стынут в лунном свете,
Светляков в траве не счесть!
И с горы приносит ветер
Оглушительную весть.
Жирной плоти дрожь и запах,
Голубых подпалин пот
В ноздри, в ребра, в зубы, в лапы
Он взволнованно несет.
Опустившись на колени,
Тростником дрожащим скрыт,
Слышит тигр шаги оленьи
И звучание копыт.
Каменистою тропою
Обгоняя звезды вскачь,
Первым сходит к водопою
Коронованный рогач.
И когда, тяжел и прыток,
Закачал он валуны,
Потонул тяжелый слиток
Расколовшейся луны.
Спит по-прежнему долина,
Но над четким тростником,
Развернувшись, как пружина,
Покатился рыжий ком.
А за ним, храня дыханье,
Ширя тьму разгоном век,
Через ночь и мирозданье
Пролетает человек.

Был мамонт стар, но видел он впервой,
Как два комка сцепились в желтых травах,
Как тигр ревел и ширил след кровавый,
И в камни упирался головой.
Был мамонт стар, но слышал в первый раз,
Как рявкнул зверь отрывисто и глухо,
Как смерть вошла в белки открытых глаз
И убрала в грудную полость брюхо.
Как сделал зверь вдруг судорожный прыжок,
И сбрил цветы когтистой лапы росчерк;
Как сухо треснул первый позвонок,
И дрожью отозвался позвоночник.
Как, разрывая горло и язык,
Зверь затрубил в отчаяньи великом,
Но вдруг распался, вытянулся, сник,
Как будто кровью, захлебнувшись криком,
И в такт борьбы качая головой.
Вдруг сбился мамонт, увидав нежданно,
Как рыжая поднялась обезьяна
И волосы поправила рукой.