Надин Бисмют - Без измены нет интриги

Жан положил вилку на тарелку; от гриба шел пар. Он подтянул рукава и откинулся на стуле. «А как дела у тебя на фирме после слияния?» — спросил его Норман. «Все отлично», — отозвался Жан. Он взглянул на свой гриб так, будто уже наелся, и продолжал, подняв глаза на Нормана: «Знаешь, если бы ты мне сказал, когда мы учились в коллеже, что когда-нибудь я приду к убеждению, что желания — корень всех бед, и буду учиться обуздывать их, говорить „нет“ этой самой жалкой части своего „я“, ни за что бы не поверил. А между тем сегодня я именно так смотрю на жизнь». Мюриэль погладила Жана по затылку и, смеясь, добавила: «Я тоже, милый, мы с тобой вместе встали на духовный путь… Вот только иногда мне за тебя тревожно, ты впадаешь в интегризм…» Жан поморщился: «У тебя холодные пальцы». И Мюриэль убрала руку. Приподняв брови, она взглянула на Лизу, словно бы говоря: «Ох уж эти мужчины! Все одинаковы!» Лиза постаралась ответить ей своим самым красноречивым взглядом, означавшим: «Да, но что поделаешь, мы их все равно любим!»

Норман, поставив локти на стол, недоумевающе глядел на сидевшую перед ним чету. «Ох уж эти ваши дзенские штучки, — вздохнул он. Отпил глоток вина и добавил: — Взял я тут месяц назад одного такого сумасшедшего сотрудником — тоже мне freak, — представляете, он в обед запирается в кабинете и медитирует. Честное слово, уволю, если не прекратит». Мюриэль заерзала на стуле и обрушилась на Нормана с упреками: так нельзя, существуют права человека, каждый волен исповедовать ту религию, которая ему близка. Норман вышел из себя: «Религию засунь себе знаешь куда? Что ни день, после обеда ладаном разит по всему офису, голова раскалывается! Ладан, мать его, напоминает мне детство, когда меня таскали к мессе каждое воскресенье!» Лиза вздрогнула и повернулась к мужу: «Норман, прошу тебя, выбирай выражения». Норман глубоко вдохнул, шумно выдохнул, махнул рукой у самого Лизиного лица и кивнул успокаивающе: «Ладно, все нормально». Лизу это не сильно убедило, но мысли ее уже вернулись туда, где они были прерваны бранью мужа.

Что-то такое зацепило ее в словах Жана. Если Мюриэль и Жан обуздывают свои желания, означает ли это, что они поставили крест и на плотских утехах, то есть на… своей сексуальной жизни? Господи, вот глупость-то! Как можно отказывать себе в этих маленьких радостях? Лиза вспомнила один вечер на прошлой неделе и почувствовала, что краснеет. Она тогда приняла ванну с лавандовым маслом и спустилась к Норману — он работал в своем кабинете в подвале. Лиза помассировала ему плечи, потом шею, потом развязала галстук. Не слушая протестов, развернула его на стуле лицом к себе. Чуть отступила, чтобы он видел ее всю с ног до головы, и скинула халат, легко соскользнувший с теплого, лоснящегося от масла тела. Оставшись перед мужем обнаженной, она закрыла глаза и ждала: вот сейчас горячие руки Нормана зашарят по ее телу, вот сейчас его влажные губы приникнут к ее соскам, вот сейчас его затвердевшая плоть прижмется к ней и войдет наконец в ее лоно. Не открывая глаз, Лиза услышала, как муж зашуршал на столе бумагами и выключил компьютер. Они поднялись в спальню, и Норман пошел в ванную, а Лиза ожидала его на супружеском ложе. Наконец он лег рядом и минут пятнадцать занимался с ней любовью. После чего спустился в гостиную посмотреть телевизор. «Это было изумительно, милый», — окликнула его Лиза в дверях. Он обернулся и сказал ей: «Это ты изумительна». Лиза сменила простыни и легла, слегка утомленная и полностью удовлетворенная.

— Лиза, твой кусок переварится, — окликнула ее Мюриэль, протягивая ей вилку, забытую в бульоне. Лиза взяла вилку, кусочек мяса на ней стал серовато-коричневым. Лиза обмакнула его в соус со смесью перцев, подула, поднесла ко рту. Она жевала и рассматривала Жана, вдруг попытавшись представить, как отреагировал бы этот мужчина, разденься она перед ним. Смог бы он устоять, сказать «нет» телу, которое она так хорошо сохранила и за которым так заботливо ухаживала? Такому изумительному телу? Гм… Лиза не была в этом уверена. Она посмотрела на Мюриэль, задержала внимательный взгляд на лице подруги: сколько же на нем морщинок! Мюриэль наверняка пользуется ночным кремом не Лизиной любимой марки. Как она вообще могла так себя запустить? Кстати, кажется, и поправилась за это лето? Прибавила фунтов пять или десять, если не больше. Какой-то внутренний голос нашептывал Лизе: «С такой женой, как Мюриэль, Жану, пожалуй, не составляет труда обуздывать свои желания». Лиза отмахнулась от злопыхательского голоска, осторожно накрутила тонкий ломтик мяса на вилку и опустила ее в бульон. Жан снова заговорил, а Лиза вдруг устыдилась: откуда, с какой стати возникли у нее эти похотливые мыслишки на его счет, ведь, кажется, такого с ней еще не случалось за все двадцать лет, что они знакомы?

Жан достаточно жестко наскакивал на Нормана: «А тебе что дзен, что не дзен, все по барабану? Ты-то сам ни во что не веришь, считаешь себя выше всего этого, да? Life's a bitch and then you die? Who cares? [2] Жизнь собачья, а потом умрешь? Кому какое дело? (англ.). Ничего нет ни до, ни после, стало быть, сейчас можно все?» Норман выловил из бульона кочешок цветной капусты и тут же положил его на тарелку. Лицо его закаменело; разговор ему явно не нравился. «Неправда, Жан, все не так. Когда я рыбачу, когда я один в лодке, и солнце садится над озером, и кружат птицы, а вокруг темнеют огромные ели, вот тогда я думаю: это в природе кроется что-то такое, потому что она слишком прекрасна. Слишком совершенна. Бога надо искать в природе». Норман отпил большой глоток вина. Жан, похоже, не принял сказанное всерьез и посмотрел на Нормана с недоверием: «Вот как, рыбачишь, значит, по выходным? Весной или осенью? А! И зимой, наверно, как же, подледный лов для уважающего себя рыбака… В следующий раз, когда поедешь на рыбалку, скажи мне, я бы составил тебе компанию, хочется тоже поглядеть на эту самую божественную природу. Ну и как, Норман, крупные рыбы тебе попадаются?» Мюриэль вдруг пожаловалась: «Уф… Что-то жарко стало». Она сняла жакет и повесила на спинку стула. Лиза встала, убавила температуру. Когда она вернулась на свое место, Жан поинтересовался, какой улов привозит ей обычно Норман — лососей, окуней, форелей или треску? Лиза понятия не имела. Видно, Норман не был удачливым рыбаком, поскольку рыбы он ей с рыбалки никогда не привозил — может быть, всю ее съедал на месте, по-походному. Лизу это мало волновало: она отоваривалась в лучшем рыбном магазине города.

Она посмотрела поочередно на Нормана, Жана и Мюриэль. Ох… Как бы ей хотелось убедить их, что главное — это быть здесь и сейчас, в кругу друзей, за этим фондю по-китайски, что остального все равно не постичь, что каждый все узнает в свой час и не раньше. Он придет, этот час, конечно, придет, но не стоит о нем слишком задумываться, это же так грустно! И кому охота терзаться ради неведомо чего? Лиза пригубила вино и высказалась: «Бог, Бог… Помню, в детстве старушки-монашки в монастыре… Не выучишь молитвы наизусть — линейкой по пальцам. Бог… Нет, это несерьезно. А сколько сект развелось — того и гляди… И вообще, может, в сущности, там ничего и нет. Хотя что-то, конечно, есть, судьба, ангел-хранитель, аура там, бессмертная душа и всякое такое, вы понимаете, о чем я? Ну так и что? Стоит ли ради этого подавлять свои желания? Верить в какого-то Бога? Нет, все эти боги устарели». На этих словах Лизу внезапно разобрал неудержимый смех. Она представила себе старика с длинной белой бородой, такой огромной, что она стелется по небу облаками; потом представила, как маленький Будда стирал бы и гладил белье ее молитвами… «Устарели, безнадежно устарели!» — хохоча, взвизгивала она. Мюриэль нерешительно рассмеялась, вторя ей, а Норман успокаивающе погладил жену по затылку. Лиза с трудом отдышалась и проговорила: «Бог, Будда… Сказки все это». Придя наконец в себя, она извлекла свою вилку из бульона. Кусочка мяса на ней не было. Жан, который до сих пор только молча качал головой, весь подобрался и изрек утробно-пророческим голосом: «Это знак». Лиза ошарашенно уставилась на него. «Ох, нет! С ума сошел, замолчи! Не смей говорить такого!» — закричала она, не на шутку перепугавшись. Лиза, надо сказать, была суеверна.