Татьяна Булатова - Мама мыла раму

– Поверь мне, Тоня… – завершила разговор с подругой Ева Соломоновна и повесила трубку.

– Читай, – разрешила Самохвалова измученной ожиданием дочери.

Пашкова называет меня «Катюня» и думает, я, дура такая, не понимаю, что ей надо. Контрольные вовсю идут гороновские. Вот и вся любовь.

Ленка нормальная. Только грубая очень. И несчастная. Ей какой-то сапог прислали. Из армии. Там у нее парень. Она говорит, это письмо – «топчу тебя сапогом», то есть ты мне не нужна, потому что изменила. Мама не верит, что у Пашковой парень в армии. Я тоже не верю, но письмо видела. Правда – сапог. Хотя… Женька тоже не верит. Смеется: «черная метка какая-то»! Говорит, сама нарисовала. Ей-то что?! У нее – любовь. А я вот Пашкову понимаю! Мне тоже Андрей изменил. С этой дурой… Ну и ладно. Сколько их еще будет, сказала мама. А первая любовь – всегда несчастная, еще Пушкин говорил или Тургенев. Не помню точно… Зато вторая уже – нормальная. Как у людей…

У всех нормальных людей что-то с кем-то было. Тетя Шура носилась из подъезда в подъезд и кляла свою Ирку на чем свет стоит, потому что экзамены впереди, а у нее – «шашни напропалую». И с кем? Сказать стыдно. С мужиком.

– Дождалась… – рыдала она у Самохваловых по нескольку раз на дню.

– Откуда мужик-то? – интересовалась Антонина Ивановна, протягивая Санечке стакан воды.

– Разве ж она скажет?! – убивалась Главная Соседка и обещала прибить дочь, чтоб перед людьми не было стыдно.

– Бывает… – философски рассуждала Антонина и радовалась, что Катька в последнюю неделю целыми днями сидит дома – на улицу не выгонишь. Читает.

– Вот смотри на меня, Тоня, – всхлипывала тетя Шура и вытирала нос. – Смотри и помни: не успеешь оглянуться, как твоя тебе скажет: «Тебя не спросила!».

Катька высовывала голову из-за двери и корчила матери рожи, показывая, что больше не может слышать гневный монолог обманутой соседки.

– Закрой дверь! – сердилась Антонина и махала рукой.

Девочка послушно исчезала в дверном проеме, а Самохвалова терпеливо продолжала успокаивать безутешную Санечку.

– Главное, чтоб детей не было, – говорила Антонина Ивановна, присоединившись к соседскому горю.

– Дете-э-э-эй? – изумлялась тетя Шура и входила в новый виток рыданий. – Господи, Тоня, ты думаешь, она того?

– Ничего я не думаю, – отказывалась от своих слов Самохвалова, а про себя именно так и думала.

Каждый день за стенкой Катька слышала Иркины вопли и тети-Шурин визг. Его было так много, что девочка периодически затыкала уши, а потом жаловалась матери.

– Господи, Катька, – в сердцах заявляла Антонина. – Хоть бы у тебя детей не было. Видишь, сколько с вами проблем. Никакой жизни.

– А я-то тут при чем? – возмущалась девочка. – Я, что ли, замуж собралась?

– Только попробуй! – грозила ей Антонина. – Прокляну.

Услышав подобные речи подруги, Ева Соломоновна взвилась в воздух и просто увеличилась в размерах, раздувшись от негодования.

– С ума сошла, Тоня! Разве можно ребенку такие вещи говорить?

– Много ты понимаешь, Ева, – не сдавалась Антонина Ивановна. – Сидишь у себя в конторе, бумажки перекладываешь и думаешь, что все так же.

– Я такого не говорила, – возразила нотариус Шенкель. – А вдруг это любовь?

– Чего-о-о-о? – изумилась Самохвалова. – Какая такая любовь?

Катька с интересом посмотрела на Еву Соломоновну. А та, поймав на себе пристальный взгляд девочки, расправила плечи и повторила:

– Обыкновенная.

– Ну-у-у знаешь… – выдохнула Антонина.

– Знаю, – приняла эстафету Ева и отказалась сдаваться.

Спорили до хрипоты. Пока вновь не заявилась тетя Шура.

– Ну что?

– Ничего. Заперла и ключи забрала.

– Правильно, – поддержала ее Антонина и строго посмотрела на Еву.

Вышла Катька – все замолчали. Девочка прошествовала на кухню и, оглянувшись, поманила мать пальцем.

– Я есть хочу, – пожаловалась она Антонине Ивановне.

– Сию минуту, что ли?

– Я давно уже есть хочу. Сколько можно об одном и том же разговаривать? Пусть домой идут.

Женщины, словно услышав Катькины слова, дружно засобирались. Тетя Ева прошла на кухню, обняла младшую Самохвалову и прошептала той в ухо: «Не обращай внимания, бат». Санечка подозрительно посмотрела на них, но ничего не сказала. Кроме рыданий, изо рта ничего не вылетало. Катька высвободилась из Евиных объятий и со скучающим видом уселась на табуретку, Антонина вышла в прихожую проводить подруг.

– Мама, – поинтересовалась Катя. – А почему у тети Евы детей нет?

– Откуда им взяться-то? Она же замужем никогда не была.

– Ну и что?

– Как это «ну и что»? А откуда дети-то берутся?

Катька презрительно посмотрела на мать, подозревая ту в слабоумии:

– Ну не у всех же они оттуда берутся. У нас в классе многие без отцов растут. Это называется «неполная семья». У нас с тобой, между прочим, тоже неполная семья.

– Это с какой стати-то? – не согласилась Антонина Ивановна.

– С такой, – грустно продолжала рассуждать Катя. – У тебя тоже нет мужа.

– Ну у меня-то он был. А у Евы не было отродясь.

– Почему? – продолжала настаивать девочка.

– Откуда я знаю почему? Может, страшненькая она была в молодости. А может, невезучая просто.

– Как я? – уточнила Катька.

У Самохваловой сжалось сердце:

– С какой это стати?

– Ну ты же сама говорила: кто меня замуж возьмет? Страшненькая. Больная.

– Я-а-а такое говорила? – вытаращила глаза Антонина.

– Ты, – подтвердила девочка.

– Когда?

– Всегда. И вообще, мам, не в красоте счастье. Только не надо мне врать сейчас. Я все понимаю: ты же своего Петю не за красоту полюбила? Он же страшный!

– Никакой он не страшный.

– Страшный! – притопнула ногой Катька. – Даже Пашкова сказала, она тебя с ним видела.

– Когда это она меня с ним видела? – распушила перья Самохвалова.

– Вчера, – оборвала ее дочь и замолчала.

Антонина, пойманная с поличным, покраснела, а потом выпрямила спину, взметнула недавно обновленные кудри и с вызовом произнесла:

– Ну и что?

– Ничего, – спокойно обронила девочка. – Врать не надо. Я же вижу.

– Что ты видишь?

– Все, – уверила ее Катька и вышла из-за стола.

Ночью Антонина Ивановна не сомкнула глаз: она вроде и сама хотела поговорить с дочерью, но потом, когда удобный момент выдастся. Посадить вот ее рядом и сказать честно: так, мол, и так, хочешь – казни, хочешь – милуй. Стареет ведь твоя мама, сколько еще ей жизни осталось. Может, даже про здоровье добавить, что нужно это женщине, чтоб нравиться, и все такое. И не надо замуж выходить. Потому что смешно, в пятьдесят три-то года. Можно дружить, отдыхать вместе ездить, праздники отмечать. Опять же материально не так тяжело. Где гвоздь прибить, где сумку донести. Одним словом, как хочешь, Кать, а скрывать я больше не могу и не хочу, иначе что это за жизнь-то такая.