Наталья Нечаева - Замри и прыгни

— Ритуль, — шепнула Зоя, — ты как? Мне вроде полегчало.

— А я что говорила? — не открывая глаз, отозвалась подруга. — Надо еще по пять капель, чтобы закрепить. Давай.

Теперь уже Зоя первая отхлебнула из бутылки. Странно, но коньяк, принимаемый в виде лекарства, на сей раз не показался омерзительным. Невкусно — да, горько — да. Но когда лекарство было вкусным? На то оно и лекарство. Поэтому, проглатывая хороший глоток «микстуры», Зоя заставила себя хлебнуть еще и еще. Для закрепления чудесного эффекта.

Рита тоже выпила, поморщилась.

— Пойдем, полежим. Хорошо бы еще немного поспать.

После оздоровительных процедур в бутылке, оставленной ими в ванной, живительная жидкость едва прикрывала дно.

Они вернулись на диван, укрылись пледом. Ни та ни другая не удосужились взглянуть на часы.

Потом было еще три или четыре, а может, и больше — кто считал-то? — аналогичных пробуждения, когда их выворачивало наизнанку, когда пол и потолок менялись местами, а воздуха для дыхания катастрофически не хватало. И хотелось одного и немедленно: умереть. Потому что выносить эту пытку не было ни сил, ни возможностей. Где-то на донышке измученного Зоиного сознания жила память о чудесном лекарстве, возвращающем жизнь, и она ползком добиралась до коробки, вытягивала бутылку и жадно хлебала оживляющее средство. То же самое делала Рита. Становилось легче, они проваливались в неверный и короткий сон, чтобы вынырнуть из него потными, больными и предельно уставшими.

В одно из таких пробуждений Маргарита удивленно доложила, что коньяка больше нет, и хрипло, вымученно засмеялась:

— Ну все, теперь нам точно хана.

И началась эта самая хана. Голову терзала немыслимая боль, внутренности ежеминутно норовили выпрыгнуть наружу вместе с сердцем, руки и ноги тряслись так, что невозможно было удержать стакан с водой. И для того, чтобы элементарно напиться, требовалось невероятное усилие. Открывался кран. Одна наклоняла голову, присасываясь к носику ртом, а вторая пыталась удержать заваливающееся на бок тело подруги, чтобы та все же хлебнула воды. Потом они менялись ролями. На исходе непонятно какого заката или рассвета Рита отыскала в недрах кухонного стола пачку овсянки, зажгла газ, присев рядом на табуретку, поскольку стоять совершенно не могла.

— Зачем? — недоуменно поинтересовалась Зоя.

— Затем, — огрызнулась подруга. — Чтобы поесть.

— Нет. — Зоя зажала ладонью рот, перекрывая очередной спазм. Сама мысль о еде казалась изощренным издевательством.

— Ты думаешь, я хочу? — мрачно спросила Рита. — Но яда у нас нет, а от жажды мы точно не умрем, потому что воды — полный кран. Значит, надо выползать.

Этот длинный монолог лишил ее последних сил, она откинула взмокшую голову к стене и застыла.

Зоя, прислонившись к стене противоположной, завороженно наблюдала, как вспухает в ковшике серая овсянка, как, пузырясь и ворча, сползает она по алюминиевым стенкам на газплиту, застывая там неопрятными коричневыми пятнами.

Когда дым от сгорающего варева заполнил кухню, Рита встрепенулась.

— Чего сидишь? — угрюмо поинтересовалась она у подруги. — Не видишь, каша горит?

— Вижу, — согласилась Зоя. — Да пусть хоть все тут сгорит.

— Дура, — беззлобно и устало оповестила ее Маргарита. — Пойдет дым, вызовут пожарных, найдут нас. Нам сейчас только в камеру не хватало. Давай, вымой ковш, а я ототру плиту. Придется все снова.

На две простейшие кухонные операции у подруг ушла уйма времени и сил. Поэтому, водрузив на плиту новую порцию овсянки, они обе блаженно застыли, не сводя, однако, глаз с коварной кастрюльки.

Каша, сваренная на воде, без соли и сахара (Рита, конечно, об этом просто не вспомнила), оказалась омерзительнее коньяка. Скользкая, пресная, комковатая. Внутри комков — неразварившаяся крупа. Словом — такую еду можно было съесть лишь помирая от голода. Подруги, однако, есть не хотели вовсе, потому, с трудом проглотив по три ложки — таким было строгое указание Риты, — с отвращением выползли из кухни и снова залегли на диван.

Говорить — не было сил. Разговаривать — желания. Тяжелая нервная дрема, с выплесками внезапного липкого и холодного пота или, напротив, с мгновенным погружением в обжигающий сухой песок. Вечные сумерки за окном и ни одного, даже самого робкого лучика солнца. Тьма на улице, тьма в углах чужой квартиры, тьма в обезвоженных и обездвиженных душах.

Слабые проблески разума появились в головах ранним утром. Первой проснулась Рита, потянулась, удивленно расправила плечи, сильно вытянула ноги. Тело ломило, но слушалось!

— Эй, — шевельнула она подругу, — я вроде оклемалась, а ты?

Зоя буркнула что-то невнятное и отвернулась к стене.

— Ладно, — решила Рита. — Тогда я в душ.

Она стояла под водой больше часа, истязая тело контрастной сменой температур, нещадно растирая его жесткой столетней мочалкой, которая отыскалась под ванной, массируя икры, шею, затылок упругими струями воды. Находиться долго в вертикальном положении было тяжело, и Маргарита села на дно потрескавшейся чаши, закрепив лейку душа прямо над темечком. И еще долго сидела так, почти не двигаясь, наслаждаясь тем, как мощно бьется о голову горячий поток, как вымывает он осколки боли, опилки сомнений, огрызки страха — словом, весь мусор, до отказа переполнивший голову и вселивший в нее унылую неустроенность и щемящую тоску.

Чистая, звонкая и легкая, она вернулась в комнату, растолкала Зою и потащила в ванную. Усадила в теплую еще чашу и принялась обрабатывать упругой струей. Сначала нежно и бережно, потом сильнее и настойчивее, меняя температуру с горячей на чуть теплую. И под конец, когда Зоя начала вполне связно излагать короткие мысли, и в ее глазах появился вполне осмысленный блеск, Рита решилась на последний шаг. До изнеможения решалась безответную подругу и мгновенно дернула переключатель душа влево.

Зоя сначала не поняла, что произошло. Кругло завращала глазами, открыла рот, словно пытаясь позвать кого-то на помощь, и вдруг со всей силы сиганула из ванны наверх. Как лягушка. Стоящая на страже общих интересов Рита пресекла этот необдуманный порыв, но и ледяную воду через пару секунд выключила. Потом сильно растерла скулящую и вздрагивающую Зою, приговаривая:

— Не ной. Так надо. Да с такой жировой прослойкой только в моржи идти! У меня знакомый — директор клуба моржей. Вот я тебя к нему отправлю!

— У-у-у, — подвывала несчастная Зоя, — не надо! Я холода боюсь, я воды боюсь, я не хочу-у-у…

— Нравится не нравится, терпи, моя красавица! — Рита последний раз деранула мокрым полотенцем по Зоиным плечам и накинула на плечи подруги теплый плед, под которым они спасались все последние ночи.