Владимир Гончаров - Апокриф

Тиоракис схватился за голову, в том числе буквально, а потом заговорил, пытаясь соорудить из правды, полуправды и неизбежной лжи подобие отрезвляющего состава для неисправимого идеалиста, который находился перед ним.

— Да! Я тебя действительно и вполне сознательно хотел, как это сказать… помирить с властью…

— А я ни с кем не ссорился! И даже такой цели не имел… — быстро отреагировал Острихс.

— Да погоди ты! Дай договорить! У-ф-ф-ф… — Торакис отдувался как от физической нагрузки, настолько нелегко было на ходу выдумывать мотивации нелогичных поступков Восты Кирика. — Это ты так думаешь, — «не ссорился». А со стороны все выглядит так, будто ты ведешь целенаправленную компанию против партии власти. Я вначале тоже был в этом уверен, и только недавно, когда узнал тебя получше и понял, что это не так. Знаешь, если человек занимает определенную политическую позицию, то он ее в себе не удержит, обязательно будет высказываться и нести по кочкам тех, кого считает своими противниками. У-ф-ф-ф… Ну вот! А у тебя ничего подобного! Для тебя все вроде как безразличны… Никаких симпатий или антипатий ни к кому, никакой позиции, одним словом… Ну, ведь так?

Теперь уже кивнул Острихс.

— Так! — подтвердил собственный тезис Тиоракис. — Если ему… тебе то есть, думаю, все равно, зачем он гусей дразнит? Я-то, в отличие от тебя, не считаю, что, если наступить на все любимые мозоли ребятам из ОО и президенту, то они только поморщатся и смиренно будут ждать, когда им ноги по развилку ампутируют. Кстати, и Репт того же мнения. Он у нас молчун, но как ты сам тут сказал, тоже высказываться начал. Я уж об Альгеме не говорю! Она в этом деле — не промах. Правда, когда я ей предложил на тебя повлиять, она у виска пальцем покрутила. То ли имела ввиду, что я сумасшедший, то ли, что ты. Я так и не понял… Короче, решил я по собственной инициативе малость порекламировать наши власти, наивно полагая, что, возможно, удастся подкорректировать… уравновесить что ли… твою непонятную игру. Игра-то с огнем! Это было просто желание более или менее трезвомыслящего человека уберечь тебя от грядущих неприятностей…

— Действительно, наивно… — тихо ответил Острихс. — Я стараюсь не допускать, чтобы мною манипулировали.

— А в политику безо всякого плана, без прикрытия, без союзников, без цели даже лезть не наивно? — воззвал Тиоракис к рациональному началу «Чужого», — руку в машину просто так засовывать, только от желания посмотреть, что выйдет, не наивно?

— То, что я делаю, к политике отношения не имеет… Во всяком случае, прямого, — спокойно возразил Острихс.

— Да как же это, «не имеет отношения»?! А чем это еще можно назвать?! — взвился Тиоракис. — Ты ведь, не ребенок, чтобы не понимать этого?!

Острихс оставался на удивление спокойным. Он даже улыбался.

— Может быть, для других это политика. Со стороны это, возможно, выглядит как политика. Но для меня это эксперимент. В рамках моей философской концепции.

— Какой еще эксперимент? Ты мне раньше ничего такого не говорил…

— Ну, в конце-концов, могу я что-нибудь оставить про себя?

— Нет, правда, что за эксперимент?

— Закончу — доложу! Устраивает?

Тиоракис почувствовал в голосе Острихса неожиданную сталь и даже оттенок чего-то похожего на неприязнь. Он понял, что давить в этом направлении далее нельзя под риском немедленного разрыва.

— Ну, хорошо, извини… Я знаю, что ты этого не любишь. А отложить этот… эксперимент… на некоторое время, скажем, до окончания выборов, нельзя?

— Нет, Воста, нельзя. Он как раз с выборами и окончится.

— Ну, ведь эти выборы не последние?

— А тогда, зачем откладывать? Разве что-нибудь изменится? Люди успеют стать совершеннее? Нравы смягчатся?

«Я успею слинять из этого дела! — хотелось заорать Тиоракису. — И тебя гробить будут хотя бы не моими руками!» — вслух же он произнес:

— Ладно! Думал я, что обойдусь без этого, но придется сказать…

— Ну? Что еще? — Острихс явно давал понять, что не желает продолжать разговор на эту тему.

«Что еще, что еще! — раздраженно и про себя передразнил «Чужого» Тиоракис. — Должностное преступление буду сейчас, совершать, вот «что еще»!»

Это вариант приберегался им на крайний случай. Такой шаг не был санкционирован руководством и поэтому выглядел бы серьезным проступком в глазах начальства, несмотря на все объяснения, заготовленные Тиоракисом на тот случай, если придется оправдываться.

Получив возможность постоянного и достаточно доверительного общения с «Чужим», Тиоракис вскоре убедился, что повлиять на этого человека с целью перенастроить его на сотрудничество с партией власти не удастся.

Самое удивительное, что Острихс, по-видимому, действительно не имел никаких особенных личных или более общего порядка претензий к тем, кого с удивительным упорством помогал проваливать на выборах, и не строил никаких иллюзий насчет других, которым помогал выигрывать. Для того чтобы выбрать методику переубеждения, Тиоракису необходимо было понимать, в чем собственно состоит позиция объекта, на который он собирался влиять, на какие клапаны следует давить, какие тезисы разрушать… А здесь — ситуация идиотская, как будто ломишься в открытую дверь: «Послушай, Острихс, ну, объясни мне, наконец, в чем твое принципиальное расхождение с Объединенным Отечеством?» — «Собственно, ни в чем. Нормальные ребята. Люди, как люди» — «Ладно. Чем лучше националисты, которым ты помог последний раз?» — «Лучше? Ну, это вряд ли!» — «А радикальные демократы?» — «Я тебе уже не раз говорил, что они мне все на одно лицо. Для меня безразлично, кто будет стоять у власти. Любое государство давит свободу личности». — «Так почему же, кто угодно, кроме Объединенного Отечества?» — «Сам не знаю. Балуюсь, наверное. Шутка свободного философа!»

Ну, и как тут влиять? В чем переубеждать?

Тиаракис, разумеется, подозревал, что не до такой уж степени он влез в душу к «Чужому», чтобы у того для него не осталось никаких закрытых тем. Как у всякого человека, что-то такое должно было существовать и у Острихса, куда он не пускал никого.

Но вот с тем парадоксом, что «Чужой», буквально варясь в политической каше, сам политикой не занимался, наверно, следовало согласиться. Если понимать под этим термином «совокупность средств и методов, посредством которых индивид или группа индивидов добиваются реализации своих личных или групповых интересов в социуме», то поведение Острихса выглядело совершенно бессмысленным: интерес не просматривается, ближайшие и перспективные цели не видны, методики не ощущается…

Это особенно ясно стало Тиоракису, когда однажды он явился свидетелем того, как «Чужой» на практике делает выбор между «женихами», — так среди спутников Острихса именовались соискатели его поддержки на каких-нибудь очередных выборах.