Владимир Гончаров - Апокриф

Имевший хорошую голову Гамед, вербуя Увендру, достаточно точно оценил потенциал этого человека в качестве инструмента для целей «Фронта». Так себе. Одноразового использования. Камень для пращи. Может мимо цели пролететь и вновь стать обыкновенным булыжником. Но если пращник искусен, — удачно запущенный бестолковый обломок может решить судьбу сражения. Был такой юный герой в баскенском народном эпосе, уложивший наповал удачным броском из пращи главного бойца какого-то древнего племени. Пращник потом стал царем. У Гамеда, между прочим, тоже были свои честолюбивые мысли. А вот булыжник, непосредственно причинивший смерть врагу, неразличимо слился с прочим земным прахом…

Мысленно Гамед сразу же отвел Увендре место самого дешевого расходного материала для использования, как правило, «в темную», на самой грязной и опасной работе: курьер для доставки опасных посылок, подстава в проверочной комбинации, живая бомба, наконец…

Тиоракис в глазах Гамеда выглядел инструментом гораздо более тонким и ценным. Он был явно умнее и глубже Увендры. То, что Тиоракис примкнул к «Фронту», не выглядело порывом импульсивной натуры. Для того чтобы пойти на контакт с эмиссаром «ФОБ», он достаточно долго эволюционировал, продумывал свой шаг, да и приняв решение вступить в организацию, не скрывал, что не идеализирует ни задачи, ни методику движения. При этом он четко продемонстрировал, что отлично понимает: жесткая дисциплина и единоначалие — главные условия эффективности подобного рода деятельности вообще. Если решение принято руководящим органом, — согласен ты с ним или не согласен, — исполняй! В противном случае, все обращается в болтовню и внутренние дрязги.

Казалось бы, наиболее логичным было использовать Тиоракиса именно в том направлении, на которое указывали его естественные склонности, — хорошее перо и явные способности к анализу.

Но партийная журналистика для сугубо боевой организации не имела особой актуальности, а использование аналитических способностей кандидата подразумевало допущение его в святая-святых — к организации и планированию акций, к функциям разведки и контрразведки. А вот это для человека, не рожденного от матери-баскенки, по мнению самого Гамеда и его соратников, — было слишком. Пока, во всяком случае. Нет, если орудие «Тиоракис» действительно покажет себя ценным и абсолютно надежным боевым инструментом, его можно будет использовать и в таком почетном качестве. Потом, когда придет время и надобность в нем отпадет, этот инструмент можно будет просто уложить поглубже и с надлежащими почестями в какую-нибудь красивую шкатулку… чтобы не мешал цвести истинно национальным силам. А пока испытаем материал на прочность, попробуем его закалить. Черт его знает! Это, как иной боевой клинок. Может быть, только с виду красив, но в первом же мало-мальски серьезном деле предательски обломится или согнется… А может, — окажется по-настоящему хорош, хотя и чужой работы… Тогда можно будет смело пустить его в серьезную драку.

Так Увендра с Тиоракисом оказались на одном задании. Первый — по основному своему предназначению, а второй — для проверки и закалки.

Уже когда они с Увендрой ехали в поезде, Тиоракис, оставив своего напарника контролировать груз, на одной из промежуточных станций сумел сделать со всеми необходимыми предосторожностями и, разумеется, самый безобидный звонок «маме» по междугородному телефону. Набор внешне совершенно обыкновенных семейно-бытовых фраз на самом деле содержал в себе просьбу о срочной встрече со связником. Период поездки был весьма удобным с точки зрения безопасности, чтобы дать знать о себе и о своем задании Стаарзу. До самого вокзала Тиоракиса с Увендрой и их грузом совершенно открыто вели баскенцы из «ФОБ». На вокзале в столице также можно было ожидать явных или скрытых встречающих. В поезде тайное сопровождение тоже, конечно, могло быть, но организовать его, с учетом двух пересадок, было значительно сложнее, а вот высчитать и обмануть слежку, напротив, — значительно проще.

Вечером того же дня Тиоракис стоял в проходе, куда выходили застекленные двери купе, и наблюдал обычную вагонную жизнь.

Вот — в том же проходе, только через два окна, стоит парочка, плечо к плечу и даже голова к голове… Делают вид, что поглощены проплывающими за окном скромными видами, а на самом деле заняты только друг-другом и время от времени украдкой целуются… У туалета маются в очереди два каких-то страдальца… В резко отворившуюся дверь купе слева со смехом выбежала явно шалящая девочка лет пяти, а за ней — столь же явно рассерженная мать… Изловила, отшлепала, уволокла…

Вот — из тамбура в вагон вошла типичная представительница вечно кочевого племени заг, вся мохнатая от густой бахромы, состоящей из несчетного числа тонких кожаных полосок, нашитых на неопределенной формы платье, и бряцающая почти столь же бесчисленными амулетами, монетками, значками или просто блестящими железками, вплетенными в эту самую кожаную бахрому… Ага! Не тут-то было! Проводник не пускает! Не беда: короткие переговоры, почти неуловимые движения. Что-то переходит из рук в руки, и проводник, отчасти глумливо, отчасти презрительно улыбаясь, пропускает чудище в вагон, а заганка немедленно и бесцеремонно сует голову в первое же купе, что-то спрашивает… Собственно, хорошо известно, что… Ну ее к бесу!..

Вот — Увендра дрыхнет на своем месте, приткнувшись головой к специальному выступу в верхней части спинки кресла. Сторожит их баулы, уложенные в багажном ящике под сидениями. О том, что именно находится среди клади, им, разумеется, не сказали, но из тех предосторожностей, которыми была обставлена передача груза, и из тех инструкций, которыми была оговорена его перевозка, вывод напрашивается сам собой, — они везут взрывчатку. А раз так, — «ФОБ» затевает в столице что-то серьезное и весьма опасное…

— Хочешь, судьбу открою, молодой? — услышал над самым ухом Тиоракис. Вздрогнув от неожиданности, он понял, что, уйдя в свои мысли, как бы выпал на время из окружающего мира и не заметил, что к нему подобралась-таки заганка. Заганок и заганских детей Тиоракис недолюбливал. Про заганских мужчин он ничего сказать не мог, поелику последние всегда оставались вне его поля зрения и вроде как в стороне от деяний их подруг и отпрысков. Тиоракис не страдал ксенофобией, и само по себе упоминание имени этого народа не вызывало у него никакого отторжения, но наиболее распространенный среди заганцев промысел — циничное обирание окружающих с помощью обмана, сколь отвратительного, столь и изощренного, — облекал всякую реальную встречу с ними тенью вынужденной подозрительности и неприятных ассоциаций, подкрепленных личным негативным опытом.