Владимир Гончаров - Апокриф

Если бы баскенцы ограничили свою сепаратистскую бузу только рамками исконной территории, все было бы ничего. Белая ворона в стае белых ворон в глаза не бросается. Но, решив давить на федеральную власть в ее собственном логове, они неизбежно попадали в заведомо сложное положение: полицейскому или жандарму достаточно было заметить в потоке людей характерные черты коренного обитателя пещерно-каньонного края, чтобы тут же подвергнуть его проверке документов, досмотреть принадлежавший баскенцу багаж и транспорт, произвести личный обыск… Беда была, конечно, не в том, что от частого употребления удостоверения личности баскенцев за полгода превращались в лохмотья, а в том, что боевые группы постоянно несли тяжелые потери, как в материальной части (трудно добываемой и легко попадавшей в руки противника), так и в личном составе, — захваченные боевики регулярно пополняли ряды тюремных сидельцев или погибали при попытках уйти от преследования.

Верховодам клана Ранох, первым и единственным среди вождей четырех основных баскенских родов, пришла в мудрые головы мысль о том, что для «дела освобождения от гнета поработителей» можно и следует использовать представителей человеческой породы, не носящих на себе столь разительного клейма баскенской исключительности. Ради святого дела, решили они, можно нарушить обычаи предков и религиозные запреты, строго ограничивавшие допуск инородцев и иноверцев к внутренним баскенским делам, а также поступиться некоторой частью будущей славы баскенского племени в пользу небольшого числа иноплеменников. Родовые шаманы раскопали в древнем изустном эпосе какой-то подходящий эпизод, а также перетерли это дело с родовыми подземными духами. Духи, задобренные полагающимися жертвами и славословием, поддержали полезную инициативу.

Представители диаспоры рода Ранох, состоявшие во «Фронте освобождения Баскена», начали осторожный поиск и вербовку подходящих кандидатур среди других, обиженных федеральной властью нацменов…

В результате, боевая эффективность «ФОБ» значительно возросла, он стал выходить на первые роли среди других баскенских сепаратистских организаций, а значит, и весь клан Ранох мог рассчитывать в случае победы на самый большой и самый жирный кусок алмазно-уранового пирога.

И только Тиоракис ощущал внутренний разброд, чувство беспокойства, точнее, некоторого неуютства совести и… и… обманутости ожиданий, что ли? Он ясно понимал, что эти ощущения не связаны с опасностью разоблачения, провала и, возможно, смерти. Со всем этим он сумел сжиться (иначе бы просто не смог работать) и от всего этого научился отключаться, не теряя, однако ни грана бдительной осторожности (иначе он бы уже вышел из игры или погиб)… Нет! Червоточина коренилась в мотивации сделанного им в свое время выбора.

При всей значимости мотивов честолюбия, в той своеобразной законспирированной форме, в которой они были свойственны натуре Тиоракиса, — все-таки главной причиной его сотрудничества с ФБГБ были не карьерные устремления и не жажда наград за возможные подвиги, а весьма романтическое, воспитанное системой желание послужить Родине. Именно так — с большой буквы, хотя Тиоракис, даже наедине с собой, стеснялся выспренности подобных своих мыслей.

Он вспоминал свою первую курьерскую поездку, женщину-связника, выряженную заганкой (а может, и бывшую самой натуральной заганкой), короткий разговор в громыхающем тамбуре… Он тогда впервые передал своим руководителям из «конторы» точные и действительно важные сведения о маршруте, месте назначения и почти несомненном содержимом сопровождаемого им груза, а также уже совершенно достоверную информацию о баскенском клане, на который опирался «ФОБ», и о ставшем ему известном, хотя и очень еще небольшом круге функционеров и пособников.

Разумеется, ему хотелось бы поскорее узреть результат своей работы… Тем самым, в собственных глазах Тиоракиса, правильность сделанного им жизненного выбора нашла бы окончательное подтверждение и прочную нравственную опору. Следствием его действий, как он полагал, могла стать, например, ликвидация склада оружия, арест какой-то части боевиков, предотвращение очередного теракта… ну, и благодарность от своих, какая-никакая.

Ничего подобного. Никто из окружавших его людей не был тронут, склад остался на месте и продолжал пополняться. Мало того, именно доставленная Тиоракисом взрывчатка, как ему намекнул Гамед, была использована при взрыве у мемориального комплекса президента Стиллера в Красном Лесу. Акция была в большой степени рекламно-демонстрационной и не ставила себе целью уничтожение людей, но, тем не менее, при взрыве обломком отлетевшего от постамента гранита был тяжело ранен рабочий парка.

Вместо морального удовлетворения от честно проделанной работы Тиоракис обрел неприятную основу для раздумий о том, насколько он виноват в увечьях совершено невинного человека. Особенно его расстроило, что он получил-таки своего рода благодарность, но не от того, от кого хотел бы. Гамед сообщил ему, что руководство боевой организации очень довольно споро и чисто проделанной работой по пополнению арсенала. Однако показать, что достигнутый боевиками успех его вовсе не радует, Тиоракис тоже не мог. Поэтому он отреагировал на слова Гамеда маской спокойного достоинства: дескать, суровый боец не придает особого значения мелкому делу и не преувеличивает своей роли в нем.

Достаточно быстро Тиоракис смог сбалансировать свое душевное состояние, найдя оправдания и для себя, и для дела, служить которому он взялся, несомненно, по собственному желанию. «Операция еще только развертывается, — объяснял он сам себе, — мне удалось осветить для «конторы» только самый краешек «Фронта». Если за него дернуть, — краешек оборвется и только. Большая часть террористической сети останется неповрежденной, не говоря уже о ее ядре, о котором я практически ничего не знаю. А вот продолжение моей миссии, как разведчика во вражеском лагере станет, скорее всего, невозможной. Высчитать виновника провала в этом случае сможет и полный дурак. А баскенцы вовсе не дураки. Другого агента в «ФОБ» у «конторы», возможно, и нет, а следовательно, боевики в будущем могут причинить гораздо больший вред… И ни в чем не повинных людей в итоге может пострадать гораздо больше… И гораздо сильнее….»

Эти рассуждения, скорее всего, были абсолютно верны, но картинку из теленовостей: фигуры в медицинских комбинезонах деловито загружают в машину скорой медицинской помощи носилки с окровавленным, стонущим человеком, — не удавалось окончательно свести из памяти, и она постоянно напоминала о себе, как некое размытое, но вполне узнаваемое клеймо.