Борис Мишарин - Ангел возмездия

Кэтвар отошел от машины на квартал, остановился с четырьмя автоматами на плече и тоже стал рассуждать. Выкинуть — нельзя. Могут подобрать чужие и использовать потом в плохих целях. Значит нужно спрятать на время, выждать немного, пока уляжется ажиотаж, а потом и сдать оружие ментам анонимно. А пока ждать, выяснить: что за версию задвинут провинившиеся ОВОшники, горе кавалеры местных путан.

Спрятав оружие, он поплелся домой. Более уже не хотелось никаких приключений, да и таких он не ожидал. Предполагалось что-то более серьезное и моральное. Например, помочь жертве ограбления, спасти честь девушки… А здесь остался лишь неприятный осадок от низости, пошлости и элементарной гадости происшедшего события. Дома, стараясь не шуметь и не разбудить никого, он тихонько разделся и лег в постель.

А в районном ОВО начинался переполох. Начальник долго не мог понять, как могло произойти по существу невозможное. Если бы произошло нападение — было бы наверняка легче, вернее понятнее. А тут просто проссали четыре автомата, которые выплывут неизвестно где и неизвестно в кого могут пальнуть. Он долго орал, матерился, расспрашивая подчиненных и тоже, как и они, прежде всего, беспокоился о своей судьбе, прекрасно понимая, что с работы можно вылететь запросто.

Район пропажи осмотрели и прочесали своими силами, но ничего не нашли. Хватали ночных прохожих, нервно расспрашивая о том, что они видели, куда, откуда и почему шли так поздно по улице. Но нужного ответа не получали, злились и понимали, что дальше утаивать ситуацию невозможно.

Начальник, охая и вздыхая, оправдываясь и обещая, доложил о ЧП своему начальнику. Тот, переварив ситуацию, уже своему. Так и покатился доклад вверх, разветвляясь в стороны по оперативным службам, способным что-то предпринять конкретное и, естественно, в отдел собственной безопасности, который и допрашивал сейчас провинившийся экипаж с пристрастием.

Кэтвар тихо вошел в дом, стараясь не разбудить домочадцев, разделся и лег в постель. Марина инстинктивно пододвинулась к нему поближе, чувствуя родное тепло сквозь дремоту, обняла одной рукой и погрузилась успокоено в глубокий сон. Ее любимый был рядом, а значит можно не переживать сердцем, давая ему работать умеренно и безмятежно.

А Кэт не смог уснуть сразу, лезли в голову разные мысли о сущности бытия, о произошедшем и подобных случаях. Но, заставив себя не думать, поправил одеяло и уснул. Хотя где-то внутри сидел маленький и незаметный червячок, бередящий внутренности и мозг, и не находил выхода. Не насытило, не успокоило его и ночное приключение, зачем собственно и прогуливался по ночному городу носитель необычного беспокойства.

Чернова за ужином кушала молча, стараясь не поднимать глаз, особенно на Кэтвара. Уже месяц, как она устроилась работать на свое старое место, которое не казалось по-прежнему родным и уютным. Многие работники, которых она знала, перешли работать в другие места — кто-то ушел в бизнес, кто-то в другую редакцию, а кто-то вообще уехал из города. Из оставшихся малознакомых лиц некоторые попытались с ней сблизиться, но внутреннее чутье подсказывало, что предлагалась не бескорыстная дружба, а, скорее всего, профессиональный интерес. Интерес к ее прошлому, которое болью отдавалось в сердце при каждом упоминании и не только — поднывало постоянно внутри израненной души. Чувство, что ее пристально разглядывают, чувство некоего экспоната не покидало. И она понимала, что иногда относится к коллегам предвзято. Предвзято с точки зрения своего прошлого. Старалась бороться с этим и замыкалась в себе.

Но сегодня днем случайно увидела человека. Человека, которого по ее понятиям не должна была увидеть еще, по крайней мере, года два. Удивившись, Чернова проследила за ним и убедилась, что он зашел в здание главного управления центрального банка области. Пораспрашивала у охраны и поняла — нет правды на свете. Ни в отношении ее, ни в отношении этого, человеком которого назвать можно было с большой натяжкой. И то только потому, что он биологически принадлежал к этому роду и виду.

Шла обратно и огорченно думала — почему так все происходит на белом свете? Почему она, честный и порядочный человек, провела за больничной решеткой целых пять огромных лет и почему он, который должен сидеть в тюрьме, живет и жирует в свое удовольствие?

Огорчение постепенно перерастало в злость. Нет, не в ярость, а именно в злость, действенную злость, которая заставила забыть про людской, скорее всего журналистский, интерес к своей персоне и перейти к определенным поступкам.

Нахлынувшие воспоминания возмущали и одновременно вызывали стыд за свою наивность и нежелание понять происходящее.

Очень давно, еще во времена студенческой молодости на журфаке, Валентина начала писать, как и многие ее коллеги. Как-то раз решила написать и о милиции, ее авангарде — региональном управлении по борьбе с организованной преступностью. Долго ходила по милицейскому начальству, которое, мягко говоря, относилось к ее братии не очень. Наконец один из них привел ее к старшему оперуполномоченному по особо важным делам, бросил кратко: «Вот тебе журналистка, знакомься, общайся, но в рамках дозволенного», и ушел, более ничего не сказав.

Чернова осмотрелась — достаточно большой кабинет и всего два стола. В райотделах в таких кабинетах по пять — шесть человек сидят. Все-таки чувствовалось элитное управление хотя бы по площади, убогость обстановки присутствовала и здесь.

Опер внимательно и даже демонстративно оглядел ее и, как ей показалось, останавливая взгляд на ногах, груди и лице, потом бросил сухо:

— Николай…. Присаживайся.

— Валентина, — ответила Чернова. — А по отчеству?

— Николай, — повторился он, закрывая папки, лежавшие на столе.

— Скажите, Николай, а почему вы так негативно настроены к журналистам?

Ее несколько покоробила манера общения. Эта показухость осмотра, раздевание взглядом… как будто сотрудник изначально старался настроить ее против себя.

— Негативно? — переспросил он с каким-то сарказмом и вытащил откуда-то снизу литровую банку с водой. Сунул в нее кипятильник и уставился, без зазрения совести, прямо ей в глаза.

Чернова удивилась — кипятильник представлял собой обыкновенный эбонитовый цилиндрик с намотанной спиралью. Один конец в воду, другой в розетку. «Сейчас замкнет», — подумала она и даже отстранилась немного. Но ничего не произошло.

— Конечно, негативно. Что я вам плохого сделала? — попыталась взять разговор в свои руки Валентина.

Опер усмехнулся, на мгновение отвел глаза в сторону, потом ответил:

— Вы — ничего.

Он заметил небольшой испуг журналистки, вызванный применением самодельного кипятильника. И непонятно чему усмехнулся.