Джон Уэйн - Зима в горах

— Нет, сэр, мне это вовсе не угодно.

— Они здесь потому, что вы здесь. Они совершают эти… — он широко повел рукой, — эти бесчинства из-за какой-то вражды с вами. Никто не помнит, чтобы такое бывало в Лланкрвисе.

— Вам придется завтра же съехать, — прочирикала миссис Пайлон-Джонс, выглядывая из-за его спины.

— Да не глупите вы, — прикрикнул на нее Роджер. — Ну, как я могу завтра съехать? До следующего уик-энда у меня не будет времени ни подыскать что-то другое, ни вывезти вещи.

— Это справедливо, — тоном судьи изрек мистер Кледвин Джонс, поворачиваясь к миссис Пайлон-Джонс и кивая, отчего величественно качнулся вихор у него надо лбом.

— Ну, тогда в воскресенье, — сказала миссис Пайлон-Джонс, быстро-быстро сплетая и расплетая пальчики. — Я не могу держать его ни на один день дольше воскресенья. Я слишком нервная. У меня был шок, правда, шок.

— Мы дали показания полисмену, — сказал мистер Кледвин Джонс. — Он и с вас хочет снять показания. Он совсем недавно ушел. И велел вам зайти в полицейский участок в Карвенае завтра утром, и не позже.

— С удовольствием. Хотя сказать мне ему нечего.

— Вы в этом уверены? — спросил мистер Кледвин Джоне, бросив на Роджера взгляд, исполненный величайшей подозрительности.

— Безусловно. Ну, откуда мне знать, какому хулигану могло прийти в голову…

— Вот орудие, с помощью которого это было совершено, — внезапно объявил мистер Кледвин Джонс. Он вынул из-за спины руку и протянул бильярдный шар.

— Ну и что? Что такого особенного в бильярдном шаре? На нем, что, выгравировано чье-то имя и номер страховки?

— Он влетел в это окно меньше часа назад, — сказал мистер Кледвин Джонс.

— Да не держите вы его у меня перед носом, — сказал Роджер. — Уж очень у вас дурацкий получается вид. Так и кажется, что сейчас изо рта у вас вылетит мыльный пузырь с надписью: «Может, это освежит вашу память».

— Нечего меня оскорблять.

— А не кажется ли вам, что это вы меня оскорбляете?

— Да нет уж, не кажется, — сказала миссис Пайлон-Джонс. — Никто ведь не звал вас сюда.

— Но… — Роджер на секунду лишился дара речи. — Разве я должен был дожидаться приглашения? Разве в Северном Уэльсе мало приезжих?

— Сейчас не сезон, — поспешно и уже примирительным тоном заявила миссис Пайлон-Джонс. Казалось, она хотела разрядить ситуацию, логически и необидно для Роджера объяснив, почему ему не следовало приезжать в Лланкрвис.

— Если вы уедете, — сказал мистер Кледвин Джонс, — эти вспышки ван-дал-изма прекратятся, и мы сможем вернуться к нормальной жизни.

Роджер хотел было открыть рот и спросить, к какой нормальной жизни вернется Гэрет Джонс, если его последняя моральная и физическая опора и поддержка убежит со страху. Но, взглянув на эту пару, стоявшую с замкнутыми, осуждающими лицами, он ничего не сказал. К чему пускать слова на ветер? Миссис Пайлон-Джонс хотела побыстрее увидеть его спину, и ничто больше ее не интересовало. Что же до мистера Кледвина Джонса, то ему расправа Дика Шарпа с Гэретом покажется делом несущественным и уж никак не касающимся этого деловитого, пронырливого англосакса, этого тупицы и болвана.

Посмотрев на дело вот так, их глазами, Роджер решил выйти из положения с максимальным достоинством и юмором.

— Миссис Джонс, — сказал он. — Я крайне сожалею, что мое присутствие в вашем доме причинило вам столько неприятностей. Я избавлю вас от себя при первой же возможности. Сейчас у нас четверг… Уславливаемся, что я освобожу квартиру в воскресенье?

Она кивнула как-то по-птичьи, сжав свои вспухшие лапки.

— Плату за квартиру я вам уже внес. И, конечно, я заплачу за новое стекло. И еще, — Роджер с любезной улыбкой повернулся к мистеру Кледвину Джонсу, — мне очень жаль, мистер Джонс, что вам пришлось подниматься среди ночи, но я надеюсь, что вы по крайней мере сохраните на память о перенесенных волнениях этот бильярдный шар.

Это была маленькая, мелкая, недостойная победа, но все-таки победа. Он проводил их до зеленой двери и тут же лег в постель. Пусть возвращаются хулиганы Дика Шарпа, пусть они разобьют все стекла этого чертова дома, лишь бы ему дали спать, спать, спать.

Наступило воскресенье. Сидя за завтраком, Роджер ожидал, что миссис Пайлон-Джонс вот-вот с визгом ворвется к нему и потребует, чтобы он немедленно съехал. Но вместо этого она не покидала своей половины и давила на него молчанием сквозь занавешенную дверь. Он посидел перед электрическим камином еще около часу, буквально кожей чувствуя, как ей хочется поскорее от него избавиться, и сила ее желания была такова, что он наконец поднялся и направился к двери. Застегнув плащ, он вышел на улицу без всяких определенных намерений — просто чтобы уйти от этого гипноза.

Снаружи мир тонул в белом тумане. Он стлался длинными полосами вдоль стен, образовывал застывшие озерца в каждой выемке, а на голых склонах медленно клубился, вспугнутый овцами. Воздух был сырой и холодный. И Роджер чувствовал себя нагим и беспомощным.

Он направился к перекрестку в центре поселка. Неподалеку от него возвышался высокий стройный силуэт часовни — сейчас жесткие очертания его были слегка сглажены туманом. Вокруг не было ни души. Примерно через полчаса паства соберется у этой часовни, постоит несколько минут, дрожа от холода и обсуждая местные новости, а потом войдет внутрь, чтобы приобщиться к той силе, которая создала их из праха. Впервые Роджеру захотелось присоединиться к ним — просто для того, чтобы постоять на людях и вместе с ними принять участие в чем-то таком, что хотя бы на время поднимет их и его вместе с ними над острыми зазубринами личных забот. А потом он представил себе, как они уставятся на него поверх своих молитвенников: слишком долго он прожил среди них чужаком, так какое он имеет теперь право вдруг открыто продемонстрировать, что хочет быть с ними. А у священника была собственная маленькая машина, и он никогда не ездил на автобусе.

Роджер, не останавливаясь, прошел мимо часовни. И тут он увидел Райаннон, приближавшуюся к нему из тумана. На ней было зеленое замшевое пальто. Куда это она направляется?

Он остановился, поджидая, пока она поравняется о ним. Она его не видела и спокойно продолжала свой путь. Когда она подошла ближе, он заметил, что шея у нее закутана пухлым шерстяным шарфом теплого красного тона, а щеки порозовели от холодного воздуха. И он вдруг понял, что перед ним, в конце концов, всего лишь деревенская девушка.

— Куда это вы направляетесь? — спросил он ее.

— Никуда. Отец попросил меня пойти с ним в часовню. А я сказала, что у меня болит голова, мне хочется прогуляться и я встречусь с ним перед началом службы.

— И вы собираетесь выполнить свое обещание?