Маша Спивак - Год черной луны

Воззвания, упреки, попытки увлечь домашними делами ни к чему не вели: муж меня не слышал. Единственное, что нас еще связывало, — это мои еженощные истерики. Они на время пробуждали Ивана; он включался:

— Так дальше продолжаться не может, — и с воодушевлением предлагал: — Хочешь, я куда-нибудь уеду?

— Что ты говоришь?! — пугалась я и видела, как в роботе, которым он стал, потухают лампочки, замирает жизнь. До следующей ночи, до нового повода произнести запрограммированную фразу — тем же голосом, тем же тоном, слово в слово.

За день до моего дня рождения, когда стало ясно, что так действительно продолжаться не может, мне опять приснилась ОНА. Как водится, в голом виде, вся светящаяся и перламутровая, с распущенными волосами. Сказала, отчетливо артикулируя пухлыми губами:

— Все, подруга, я его у тебя забираю. — И пропала, мерзавка, ничего толком не объяснив.

Назавтра Иван, как уже известно, ушел, а я перезвонила Саньке и немедленно угодила в страшную сказку.

Я, знаете ли, материалист, так нас воспитали. Кем еще можно было стать при советском строе? Школа, университет — чем нас пичкали, рассказывать излишне. Но углубленное изучение Средневековья и, в частности, преследования ведьм — о чем я в свое время целую книгу написал, понятно, в каком ключе, — поневоле сильно на меня подействовало. Помнится, незадолго перед публикацией сидел в издательстве и думал: «Надо будет глубже в это вникнуть, тут не все так просто, как кажется». Увы, навалилось то, другое, новая книжка, студенты, кафедра, и за суетой интерес угас, растворился в каждодневной рутине, а после умерла Ванечкина мама, и мне на долгое время все сделалось безразлично.

Но видимо, подспудное стремление разобраться с «мракобесием» никогда меня не оставляло: выйдя на пенсию, я сразу начал собирать соответствующую литературу, благо именно тогда она стала появляться в продаже. Особое любопытство, конечно, вызывали репринтные издания — уже одной своей тогдашнестью: шрифтом, ятями, ерами, нечеткими архаичными иллюстрациями. И разумеется, заглавиями: «Древняя высшая магия», «Каббала, или Наука о Боге, Вселенной и человеке», «Оккультизм и магия», «Герметическая медицина». То, о чем раньше мы и заикнуться не смели.

Не то чтобы я в это верил, но все-таки, все-таки… не могла же целая отрасль знаний возникнуть совсем на пустом месте? И потом, тяга к волхованию в простейшей, языческой форме, как мне кажется, заложена в человеке самой природой, причем тоже, надо полагать, не напрасно; вероятней всего, ее можно объяснить с научной точки зрения — биофизической, биохимической, бог знает. Что, если магические обряды — всего лишь сложная система записи простых энергетических взаимодействий, на которые способны абсолютно все люди? Или были бы способны, не потеряй они свою первозданную чистоту? В конце концов, одна из магических аксиом гласит: всякая мысль или ее воплощение, слово, создает в астрале то, что она собою выражает. Кому, как не мне, знать силу слова?

Так или иначе, странные книжки манили меня, как сирены Одиссея, и я откликнулся на зов. Сначала листал, затем начал почитывать, а со временем так увлекся, что хобби стало почти профессией, чуть ли не темой для диссертации (было бы где защитить). А что особенного? Я никому своего мнения не навязываю, но с моими теперешними познаниями назвать колдовство — точнее, то, что под ним подразумевается, — ерундой язык не повернется. Надо лишь признать тот факт, что некоторые вещи человечество на данном этапе развития постичь не в состоянии, и принять на веру существование необъяснимого, не пугаясь его. Чуть иначе взглянуть на картину мироздания, и многое сразу станет понятней. В частности, при анализе сведений по так называемой половой магии я вдруг осознал, что если не относиться слишком серьезно к методам исполнения, а считать их своеобразной пушкой, в которую маг вкладывает энергетический заряд, то, скажем, явление, в просторечии именуемое «приворотом», перестает казаться чушью! Я для себя называю подобное «воздействием».

Механизм прост. Носитель МЫСЛИ — к примеру, молодая девушка, движимая биологически обусловленным и оттого мощным желанием принести потомство, — произносит СЛОВО (заговор, подкрепляемый ритуальными действиями) и тем самым посылает энергетический заряд мужчине, немолодому, но в силу своей природы неустанно стремящемуся передать собственные гены возможно большему числу самок, а потому уязвимому и восприимчивому. И готово дело: мой почти пятидесятилетний отец, буквально по Маяковскому, задрав штаны и не слушая никаких резонов, бежит от матери, с точки зрения его подсознания уже не годной для вынашивания потомства, к сопливой и глупой девчонке! И продолжает к ней бегать даже после того, как у матери на нервной почве отнимаются ноги! Чем не приворот? Хотя с моей точки зрения, отца это не оправдывает, пусть даже у мамы потом все прошло. Мораль и нравственность тоже ради чего-то существуют. Но бог с ними, это к делу не относится, я немного удалился от темы.

Когда Таточка приехала на дачу и рассказала о Ванькиных выкрутасах, я, грешным делом, сразу подумал и об отце, и о воздействиях. Вспомнились мне и кое-какие исторические факты, в частности, процесс против генеральши фон Нейшютц. Страсть к ее дочери, Магдалине-Сивилле, была настоящим несчастьем жизни Иоганна-Георга IV Саксонского, и, разумеется, эту страсть приписывали колдовству. История вкратце такова.

Магдалина-Сивилла фон Нейшютц была фантастически хороша и уже в тринадцать лет привлекла внимание двора курфюрста Иоганна-Георга III. Ее руки добивались многие высокопоставленные лица; влюбился в девушку и красивый молодой кронпринц. Родители всячески препятствовали неподобающей страсти, отправляли наследника в далекие путешествия и походы против Франции, и все-таки после смерти отца юноша открыто объявил Нейшютц своей фавориткой. Тогда мать решилась на последнее средство — брак, по заключении которого курфюрст, как гласили слухи, удалил от себя любовницу, назначив ей годовое содержание в четыре тысячи талеров.

В действительности связь продолжалась. Магдалина-Сивилла родила девочку и жаждала получить княжеский титул, чтобы вступить в брак с курфюрстом. Но мечтам не суждено было осуществиться: в девятнадцать лет красавица скончалась от оспы. Хоронили ее с княжескими почестями.

Курфюрст горевал недолго: сидя у постели любимой, он «впитал в себя яды оспы», заболел и в двадцать дней умер.

Вскоре последовали страшные разоблачения, мать и дочь фон Нейшютц обвинили в колдовстве и убийстве курфюрста и его отца.

Страна негодовала. Вот цитата из письма одного придворного советника: «Вы достали где-то несколько волос, принадлежащих курфюрсту Иоганну-Георгу III, замесили их в воске или другом чародейском ингредиенте и сделали из этого маленькую человеческую фигурку. Затем, проткнув ее булавкой, начали растоплять на магическом огне, дабы околдовать курфюрста; вы призывали всяческие проклятия на его голову, желали, чтобы кости его лишились мяса, а внутренности испарились, — словом, хотели его гибели. Вы достигли этого: через четыре дня после вашей злодейской операции он скончался. В вашей власти было усилить или ослабить боли курфюрста — достаточно было по своему усмотрению увеличить или уменьшить магический огонь. Преступным чародейством вы пробудили сверхъестественную любовь в сердце молодого курфюрста. Вы держали котел на вечном огне, варили в нем различные колдовские снадобья и окончательно обворожили курфюрста. Когда он припадал к устам супруги, его обжигал сильнейший магический огонь и в душу проникали ужас и смятение. Но стоило ему приласкать Нейшютц, и злодейский огонь соразмерно падал; курфюрст обретал усладу и покой».