Маша Спивак - Год черной луны

Одним словом, явление героя. Зажмите анус.

Впрочем, должна признать, что Протопопов картинничал на удивление недолго. Уже к вечеру он заразился нашим, по его выражению, «детским идиотизмом» и за ужином благополучно давился спаржей и падал со стула от хохота. Выходит, зря боялись. Он сделался такое же дитя природы, как и мы с Таткой, перестал важничать и почти забыл о своих деньгах, а когда вспоминал, то со вкусом их тратил. Единственное, что он себе позволял, — чуть дольше, чем нужно, зависать рукой над бумажником, выбирая кредитку. Типа, все видели? Еще не все? Ну посмотрите.

В Москве это коробило бы, а здесь легко прощалось: фигня. Да и как не любить друг друга, когда вместе купаешься в удовольствиях?

За неделю мы изрядно помотались по окрестностям Барселоны, и с нами непрерывно случались мимолетные чудеса, за которые наверняка надо благодарить Татку и Протопопова, хотя от этих двоих, честно говоря, тошнило. Стоило им оказаться рядом, и воздух вокруг уплотнялся, начинал гудеть и вибрировать, как высоковольтные провода. Утомляет, если со стороны. Протопопов никого, кроме Татки, не замечал — такой подсолнух, — однако, если к нему обратиться, довольно успешно имитировал беседу.

В общем, подозреваю, что подарки судьбы предназначались нашим любовничкам. А может, одному Протопопову. На отдыхе я увидела его по-другому и пожалела: человеку дали благополучие, а он, чтобы порадоваться жизни, должен свалить из дома за тысячи километров. Да и то без навыка плохо получается. Как будто его там заставляли сидеть, скрючившись над сундуками, а тут он наконец встал, собрался расправить плечи, вдохнуть полной грудью: сейчас, сейчас… только вспомню, как это делается…

Хоть к аппарату подключай.

Да, так о чудесах. Однажды вечером, уже измученные, мы приползли к поющим фонтанам. Честно отсмотрели представление; музыка стихла, свет погас, народ начал расходиться. Мы признались друг другу, что ждали большего, но тоже пошли вниз, к «фонтану-солисту». За два шага от него Татка жалобно сказала:

— Неужели мы так и уйдем без Меркьюри?

В тот же миг фонтан вспыхнул всеми цветами радуги и грянула знаменитая «Барселона», — дескать, просили? Пожалуйста! Нас обдало брызгами. Мы изумленно уставились друг на друга и рассмеялись: чем не магия? Усталость как рукой сняло.

В другой раз, гуляя по необыкновенному городу Жироне, мы поднялись по очень высокой лестнице и вышли на площадь перед кафедральным собором. Словно по волшебству, площадь опустела. Солнце стояло в зените, прямо над головой. Мы разлеглись на каменной скамье-парапете. Мимо нас проплывали облака. Было жарко, тихо, таинственно, и с неба лилось что-то такое особенное… пресловутая божья благодать? Создавалась полная иллюзия, что мы — первые люди на Земле. Говорить не хотелось. Потом Татка спросила что-то у Протопопова.

— Ничего не знаю, меня нет, я эмигрировал, — томно отозвался он.

Неизвестно откуда появились музыканты, гитарист и скрипач, заиграли что-то удивительно проникновенное. При первой же паузе со шпиля собора донеслась мелодичная птичья трель. Скрипач ответил похожей музыкальной фразой. Птичка спела еще, чуть по-другому. Скрипач повторил. Так они переговаривались очень долго, мы слушали как завороженные, а когда состязание кончилось, встали: ну уж на сегодня запас чудес точно исчерпан. Пора было идти, нас еще ждала обширная программа. Но музыканты, явно не желая нас отпускать, заиграли снова, и Протопопов, распахнув глаза, пробормотал:

— Моя любимая композиция! Я ее часто на гитаре играю.

Естественно, мы остались.

Конечно, в более прозаическую минуту я бы сказала: совпадение, но там это казалось стопроцентным, безоговорочным волшебством. Мы с ним сталкивались повсюду.

Событий было столько, что я не успевала опомниться. Мы отрывались по полной программе и, кстати, за пару-тройку дней с Протопоповым успели подрасти лет до пятнадцати-шестнадцати. Возвращаясь по ночам домой, мы до упора опускали окна машины и врубали на полную громкость безобразную российскую попсу. Нам это было по кайфу.

Еще в Москве мы с Таткой договорились обязательно съездить в Монсеррат, бенедиктинский горный монастырь. Протопопов не возражал и в дороге был почти неестественно весел. В самом монастыре он не сводил с Татки горящего взгляда, а за руку Черной Мадонны, исполняющей желания, схватился так истово, что у меня мороз пробежал по коже. Понятно, конечно, чего он просил, но… бешеные страсти до добра не доводят.

Вечером, в ресторане, между ним и Таткой разыгралась странная сцена. После нелегкого путешествия мы решили заказать вина и долго выбирали его по карте, пока, наконец, Протопопов не ткнул пальцем в самое дорогое. Потом мы со вкусом ели, пили, шутили и смеялись, а перед десертом Протопопов, осушив бокал, достал неизвестно откуда яркий цветок — точно такие, помнится, стояли в вазе у алтаря, — поднес к лицу и не то понюхал, не то мазнул им по губам. Помедлив секунду, протянул о чем-то задумавшейся Татке. Она рассеянно взяла цветок, поднесла к носу — и удивленно вскинула глаза на Протопопова.

Он молчал и смотрел на нее — тяжело, дерзко, с вызовом.

Татка, не говоря ни слова, швырнула ему цветок через стол.

— Все равно держала в руках, — мефистофельски усмехнулся Протопопов.

Я только рот открыла: что это с ним?

Татка резко встала из-за стола и пошла прочь. Протопопов проводил ее невозмутимым взглядом и заговорщицки посмотрел на меня:

— Кофе?

Он впервые так вел себя с Таткой, по крайней мере на моей памяти, и мне это не понравилось. Я несколько раз пыталась узнать, в чем дело, но Татка лишь отмахивалась: чушь, ерунда. Но что-то в ней с тех пор изменилось. Она будто снова повзрослела.

Время летело быстро, Протопопов собрался уезжать. Вечером они с Таткой вдвоем ушли в самое приятное местное кафе и просидели там до полуночи. Когда вернулись, Протопопов зашел попрощаться со мной, сбегал в номер за вещами, сел в машину и уехал в аэропорт. Утром Татка рассказала, что он хочет взять на работе длительный отпуск, снять в Грансоле квартиру или небольшой домик и пожить месяца три-четыре, если она согласна ехать с ним и Никсоном.

— А ты согласна?

Татка глубоко вздохнула.

— Ты же знаешь — о таком я всегда мечтала. Тем более с собакой. Это предложение, от которого я почти не способна отказаться. По сути, он меня покупает, а я готова продаться. Короче, Умка, не спрашивай.

М-да. Именно что покупает, и цену предлагает достойную, вот что страшно. Но все бы ничего — в конце концов, желание швырять всякое разное под ноги любимой женщины если не естественно, то объяснимо, — когда б не пара его выступлений последнего времени.