Мариуш Вильк - Волчий блокнот

Кажется, Бердяев заметил, что пейзаж, в котором обитает народ, есть символ его души, то есть плоская беспредельность северных равнин — источник проблем с самоопределением и самоощущением. Топкая грязь (пятая стихия Руси!), которую ежедневно месит русский мужик, необходимость постоянно преодолевать огромные расстояния поглощают всю его энергию — на культуру (форму) просто не остается сил. В то же время «вязкость» Севера, испокон века пугавшая пришельцев, побуждала их осваивать и обживать неведомую территорию. Тем более что про засевшие на северных рубежах империи языческие племена — самоедов, карел, лопарей — русские рассказывали, будто те связаны с нечистой силой, способной деформировать пространство. Лопарских шаманов обвиняли в способности «оборачивать глаз», то есть выворачивать мир наизнанку. Поэтому одновременно с колонизацией новых земель осуществлялась сакрализация географии — упорядочивание территории под знаком православия. Разрушались языческие «святилища», выкорчевывались священные рощи, сжигались идолы и тотемы, а на их месте возводились скиты, часовни и храмы; озерам и горам давались библейские названия (Фавор, Голгофа, Иордань); стороны света были поделены на святые (восток) и нечистые (запад), а нижняя, косая перекладина креста всегда указывала на север. Постепенно из топографического хаоса Севера проступил сакральный космос Святой Руси, и русский человек почувствовал себя дома. После революции тщательно стирались уже приметы православия (как некогда язычества): менялись названия, карты, функции. В храмах держали под замком людей, в скитах — лошадей, Святое озеро нарекли Рабочим. Затем революцию объявили исторической ошибкой, и вот одни снова уничтожают следы прошлого, другие двинулись вспять — оживлять былые времена, а третьи задумали все переделать и пытаются выстроить в России Америку. Мир вновь обратился в хаос, на этот раз семиотический. Пейзаж расплылся, воцарились маразм и энтропия. Продолжая мысль Бердяева и образ Достоевского, можно сказать, что сегодняшний ландшафт русского Севера есть символ «горохового киселя» в современном сознании.

На Островах люди живут сообща с животными, всего обитателей здесь около тысячи ста, не считая проезжих: бродяг, туристов, паломников, сезонных сборщиков водорослей и артистов всех мастей, «осоловевших» на время или с концами. Главный мотив соловецкого поселка — колючая проволока, которой обносят здесь огороды. Сам поселок оплетает Кремль подобно полипу, причем нарост это явно болезненный. Среди отсыревших домов из пустотелого кирпича торчат бывшие лагерные бараки, памятники монастырской архитектуры доживают свой век, растаскиваемые на печи (старинный монаший кирпич крепче и огнеупорнее), дороги сплошь в рытвинах, от мостков почти ничего не осталось, повсюду щебень, лом, битое стекло. Вокруг сараи, хлевы и свинарники, перекошенные и прогнившие, понатыканные беспорядочно, абы как. Канализации нормальной нет, нечистоты уходят в море, и летом, во время отлива, пристань Благополучия воняет выгребной ямой, а края ее покрыты толстым слоем тины. Среди этих декораций бродят нетрезвые люди и исхудавшие животные: псы копаются на помойках, коровы и козы пасутся повсюду — на улицах, возле домов, свиньи роют где попало, особенно охотно — под стенами кремля. Постороннему взгляду соловецкий поселок поначалу предстанет чудовищным китчем в стиле informel, где царят абсурд и случайность. Необходимы время и сосредоточенность, чтобы освоиться с этой картиной и уметь распознавать в ней руку отдельных живописцев: монахов (с начала XV века до 1920 года), чекистов (1923–1939), военных (1939–1957), музейных работников (1967–1991), а также сегодняшний бардак. Пройдемся же не спеша по улицам поселка. Начнем с кремля.

Соловецкий кремль стоит на узком перешейке, отделяющем Святое озеро от Белого моря. Каменные стены (протяженность их около версты) из огромных валунов, покрытых ржавыми наростами, окружают полуразрушенный монастырь дивной красоты. Некогда одна из богатейших русских обителей и самая мощная северная крепость Империи. Два собора, пять церквей, столько же врат, семь башен, колокольня, три двора, жилые и хозяйственные постройки, огромная трапезная (самый крупный для своего времени одноколонный зал!), галереи, кельи и казематы. Глядя на дореволюционные фотографии, понимаешь, сколь преуспела Россия в деле истребления собственного культурного пейзажа. Даже деревья вырубили под корень, а на месте былых цветников теперь — глиняный пустырь. Во времена лагеря здесь была зона, в храмах держали зэков, а колокольню венчала звезда. В соборе на месте алтаря устроили уборную, в трапезной — театр, в одной из церквей открыли выставку, посвященную атеизму. После лагеря кремль унаследовала армия. Колокола хранят следы пуль. Затем объект передали администрации и объявили государственным музеем: в монастыре разместили экспозицию, фонды, а также гостиницу для туристов и рабочих, молодежный клуб и водочный магазин. Начали реставрационные работы: сбросили со шпиля звезду, отскребли в соборе экскременты, а заодно и фрески девятнадцатого века, чтобы «состарить» храм. Когда выносили щебень, раскопали монастырские могилы, поснимали с покойников кресты, перстни и четки. Ночью по галереям шатались туристы и местная шпана, иначе говоря, несовершеннолетние проститутки и жулики-малолетки. Пять лет тому назад на Соловки прибыли монахи, которым отдали часть хозяйственных помещений и две церкви. На большее они пока и не претендуют: их совсем мало, а содержание и реставрация памятника архитектуры требует огромных средств. Магазин и клуб ликвидировали. В настоящее время ведутся переговоры о том, чтобы вывести за пределы монастыря гостиницу. А что делать с пекарней в Успенской церкви? Летом шпана по-прежнему гуляет на галереях, искушая послушников то самогоном, то распущенными девками. Наместник Иосиф хочет подрядить для охраны братии казачий отряд.

К северу от кремля, на небольшой площади возле Константиновской часовни, лежит камень в память о погибших юнгах — место ежегодных митингов 9 мая. Оставшиеся от праздника венки поедают коровы. На север от камня, в сторону причала туристических теплоходов уходит улица Северная. В сезон там завывает музыка, на палубах — дискотеки, табуны пьяных туристов — шанс для местных девчат, а также повод для драки. Между камнем и пристанью — бывшие лагерные бараки, в которых живут люди. Дальше, у самого моря — чудовищных размеров склад бочек с топливом, пляж пропитан нефтью, бензином. На высоте Филипповской часовни, справа от Северной, безымянный проулок, где находятся администрация коммунальных служб, гараж, каменная баня 1717 года, склады, хранилища, лесопилки, смолокурня (памятник архитектуры), дирекция Лесхоза и огромный бетонный ангар, без крыши, без окон, недостроенный и брошенный. Здесь планировали возвести хлебокомбинат, на многие тысячи жителей, неизвестно, правда, зачем.