Мария Скрягина - Вид на Старый город

Мать переживала из-за университета, она не могла понять, что творится с ее дочерью, всегда столь прилежно относившейся к учебе. Регулярно она звонила с новыми идеями и советами. «Я тут подумала. Знаешь, тебе бы стоило заняться политологией. Вот дочь одной моей знакомой окончила курс и сейчас работает в Брюсселе. По-моему, замечательно». Марта молчала. «Нет, ну, ей уже и Брюссель не нравится!». В следующий раз речь заходила о Сорбонне, о Женеве, Кембридже, дочери и сыновья подруг успешно продвигались по университетской и служебной лестнице, писали дипломы и диссертации, устраивались на самые хорошие места, и лишь неудачница Марта проводила лучшие годы, занимаясь, неизвестно чем. Возможно, этими примерами мать хотела подтолкнуть дочь к новым решениям относительно собственной судьбы, надавить на амбиции, на тщеславие. Но таковые у Марты отсутствовали.

Амбициозность Марты была скорее онтологической — она желала найти свое место в жизни. Стоило понять сначала, что есть сама Марта, а уже потом следовать дальше. Но пока ключей к этому открытию не имелось. Так она переживала личностный кризис, и боролась из последних сил. Поддержать ее было некому. Или она думала, что некому.

Отец вообще всех удивил. Он решил жениться. Мать и дочь уже привыкли, что у отца теперь собственная жизнь, что он живет с девушкой, ненамного старше самой Марты. Но все же им казалось, что некое право собственности на него они сохраняют. И даже, возможно, после того, как эта «вертихвостка» бросит его, он вернется в семью. Теперь же становилось ясно, что их отношения носят долгосрочный характер, что отца у них отбирают навсегда. Марта удивилась, что чувство собственности впервые заговорило в ней и при чем, в полный голос. Она обиделась. Ей уже ничем не хотелось с ним делиться, просить совета. А отец считал, что его дочь выросла и сама может разобраться в своих проблемах. И даже не видел ничего страшного в том, что она оставила университет. Он достаточно зарабатывал и мог подкинуть ей на расходы. Остальное его не касалось.

Больше всего Марту поразило, что куда-то исчез Франк. Она заглядывала в «Норму» теперь уже без всякой надобности. Покупала пакетик сока, глупо озиралась по сторонам, вызывая любопытство девушки на кассе. Она даже хотела подойти и спросить: «Не подскажете, где Франк?» Может в отпуске? А если заболел? А если он в больнице? А если застрелен компьютерными монстрами? От его исчезновения было тревожно, но и узнать правду она боялась, как будто посягала на запретную тайну. В конце концов, кто он ей? Продавец из магазина, с которым она перебрасывалась парой фраз, смысл которых сводился к звону монет.

Марта ощутила, что ее жизнь будто кто-то скомкал, словно ненужную бумагу — почитал-почитал, что там написано и не понравилось. Неудача с университетом, который гарантировал ясность и успокоение относительно будущего, все изменила.

Когда-то социология привлекла ее возможностью понять не просто одного человека, а общество в целом. Казалось, через это можно приблизиться к загадке жизни, понять, как устроен мир. Только ничего не получилось. Все эти фокус-группы и проценты просто фиксировали реальность и мало что объясняли. В Бога верят 74 процента немецких детей и только 23 процента молодых немцев. А что же стало с 51 процентом? Где он растерял свою веру? Не выдержал искушений взрослого мира? Стал циничным? Почему отвернулся от Него? Опросы молчат, потому что молчат сердца…

Университет теперь ассоциировался у Марты с пауком, в сети которого она попала по неосторожности. Наверное, нужно было подавать документы куда-нибудь в другое место, но она слишком любила свой город, свое средневековье и Дунай.

Даже внешне здание университета напоминало громадного паука — построенное в шестидесятые годы, по моде того времени, оно представляло из себя множество серо-черноватых корпусов, переплетенных между собой переходами. Оно не имело отношения к городу, пришедшему из средних веков. Да, с первого взгляда Марта должна была понять, что это не то. Хотя при чем тут университет? Ошибка коренилась где-то глубже, это была заноза, которую еще предстояло найти, вытащить и исцелиться. А пока она беспрепятственно отравляла Марте жизнь.

Был вечер пятницы, дождь беспощадно заливал город. Марта сидела в своей крохотной квартире, и настроение у ней было хуже некуда. Пустота, образовавшаяся внутри, словно голодный зверь, была готова поглотить ее целиком. Ни надежд, ни желаний, ни мыслей, и непонятно, откуда взявшаяся боль, тягучая, изматывающая, такая, что нет сил терпеть. Да, так болит пустота. Надо ее заполнить, быстрее, быстрее… Марта попыталась спастись сигаретой, но опустошение было слишком сильным — руки не слушались, она закрыла лицо руками и заплакала. Она все поняла.

— Плохо, плохо, человеку без Бога, так где же Ты? Ищу Тебя, тоскую, а Ты не приходишь, не протягиваешь руки, не спасаешь. Что я делаю не так? Может, верю не так? Может, духовно бесчувственна? Но не по воле своей. Господи, услышь меня, не оставь!

Дождь и Марта рыдали вдвоем. Тучи, словно набрякшие веки, прикрыли усталому, грустному небу глаза, спрятали заодно шпили собора святого Петра и дерзкие башни. Приходит время плакать, и от этого никуда не деться.

Вновь с небывалой и опасной тишиной пришли выходные. Марта тоже проснулась с установившимся молчанием внутри. Молчала боль, молчала пустота, но в сердце по-прежнему чувствовалась тяжесть. Надо было что-то делать, двигаться, менять картинку вокруг себя, иначе — Марта была в этом уверена — все начнется заново, душу разорвет на куски адский зверь, и захочется совершить что-то непоправимое.

Она перешла мост, пошла по противоположному берегу Дуная. Остентор — Восточные ворота, манили выйти за пределы города и отправиться в путешествие. Там, за пределами Регенсбурга (а вот и автобус), имелось необычное, красивое место, которое Марта любила еще со школьных времен. Вальгалла.

Вальгаллой в скандинавской мифологии называли небесный чертог павших в бою храбрых воинов, которые там пируют, пьют неиссякающее медовое молоко козы Хейдрун и едят неиссякающее мясо вепря Сэхримнира. В этом замке павшим воинам и богу Одину прислуживают девы воительницы — валькирии. Освещается Вальгалла блестящими мечами. В общем, отличное место.

Вальгалла же регенсбуржская имела с мифологической ряд сходных черт — устремленность к небу (ее выстроили на высоком берегу Дуная) и память о достойных людях. В Пантеоне германской славы находились бюсты и мемориальные доски около двухсот выдающихся людей, и не только немцев. Здесь можно было увидеть мраморных Иоганна Себастиана Баха, Альбрехта Дюрера, Мартина Лютера, Отто фон Бисмарка, Коперника, Барклая де-Толли, австрийскую императрицу Марию-Терезию и русскую Екатерину II, Эйнштейна и многих других.