Роберт Стоун - Дамасские ворота

— Но вы ничего не устраивали, — сказал Лукас. — Оберман и я подтвердим.

— Желаю успеха! Парочка евреев.

Доктор Оберман отложил слайды.

— Знаешь, — сказал он Лукасу, — я тут на днях видел миссис Мелькер.

— Я так и думал, что она к тебе заглянет. Раззу не стало лучше?

Оберман помотал головой. Потом проговорил:

— Но какая красивая женщина! Я бы встретился с ней еще. И возможно, встречусь.

Лукас и Эрнест переглянулись.

— Конечно, Оберман, отчего не встретиться, — сказал Лукас. — Попробуй подбить к ней клинья. Ты же израильтянин — не упускай возможности. Забудь о том, что ее единственный сын лежит в коме. Что ее муж — бывший американский посол и конгрессмен. Сделай ее поездку в Святую землю незабываемой. Мудило грешное.

Эрнест поднялся, собравшись уходить:

— Знаешь, я их понимаю. Да. Я им сочувствую.

Теперь переглянулись Лукас с Оберманом.

— Кому «им», Эрнест? — спросил Лукас.

— Людям, которые хотят построить храм. Потому что они хотят иметь землю, на которой уместятся не только лотки ночных торговцев фалафелем в Тель-Авиве. Не ради этого я приехал сюда аж из Дурбана. Я тоже хочу какого-то смысла.

— Но смысл есть, — сказал Оберман. — Смысл будет.

Он снова взглянул на Лукаса и начал было говорить. Но затем, словно ему напомнили о чем-то, замолчал и принялся собирать слайды.

Когда Лукас приехал к Сонии в Рехавию, та лежала на диване и смотрела по телевизору теннис. Рядом с ней стояла ваза с фруктами. Кисти рук у нее были забинтованы, на одном ухе марлевая повязка. Косынка скрывала места, где выгорели волосы.

— Ожоги первой степени, — пояснила она. — Вот, обмоталась.

— Первой степени? Плохо дело.

— Наоборот, хорошо. Поверхностный ожог. Это от вспышки. Плохо — это когда третья степень. — Она посмотрела на себя в зеркало. — Хотя я выгляжу как хрустяшка. — Она одарила его улыбкой, от которой его сердце всегда начинало биться быстрее. — Спасибо, что поехал со мной в госпиталь. Что ждал там.

— Да ладно. Это меньшее, что я мог сделать.

— Как Разз?

— Без изменений.

— Что говорят, надежда есть?

— Похоже, они сами не знают. Не думаю, что это смерть мозга. Просто коматозное состояние. Так что надежда всегда есть. Знаешь, я тут на днях виделся с его матерью. Может, она и к тебе заглянет перед отъездом.

— Какая она?

— Замечательная. Красивая. Убита горем. Тебе она понравится.

— Уверена. Узнал что-нибудь новое о том, что произошло?

— Многое мы, наверно, никогда не узнаем, — ответил Лукас.

Он коротко изложил ей все, что знал, о том, свидетелями и участниками чего они были. Рассказал о разбежавшихся последователях. Роза уехала в Канаду. Сестра Иоанна — в Голландию.

— Я много думаю о Нуале, — сказала Сония. — О Нуале и Рашиде. Знаешь, я могла оказаться на их месте.

— Не сомневаюсь. Одни из последних жертв холодной войны.

— Но в их честь никогда не назовут улицу. Или студенческое общежитие университета имени Лумумбы. Думаю, даже университет больше не называется именем Лумумбы.

— Мы будем о ней помнить, — сказал Лукас. — Конечно, она могла быть сущим наказанием.

— Такая уж у нее была работа. Доставать самодовольных буржуазных типов вроде тебя.

— У нее это отлично получалось.

Они помолчали под теннисный матч с выключенным звуком.

— Мне придется на какое-то время уехать из страны, — сказал он. — Как насчет того, чтобы поехать со мной?

— Вот это да! — воскликнула она.

У него сердце упало, он уже видел, как она переводит все в шутку, уже видел конец их отношениям. И все же ничто не могло заставить его прекратить попытки добиваться ее. Он стал бы умолять, если бы это помогло. Но он знал, что ничего не поможет.

— И куда мы отправимся? — поинтересовалась она.

— Можно было бы устроиться в Верхнем Вест-Сайде. Где-нибудь поблизости от Колумбийского университета. Знаешь, я вырос в тех местах.

— Знаю. Это было бы славно.

Терять было нечего, и он выложил ей все, на что надеялся, о чем мечтал:

— Я подумал, что мы могли бы пожениться, если бы захотели. Что… могли бы завести дивных смуглых малышей, как те, что бегают там по соседству. Я, кстати, слышал, «Талию» собираются вновь открыть. Как знать, может, там снова будут показывать «Детей райка» [473] Фильм Марселя Карне, снимавшийся в оккупированной Франции и выпущенный в 1945 г. , как когда-то. И мы сходим посмотрим. — Он пожал плечами и замолчал.

— Нет, Крис. — Она протянула забинтованную руку и взяла его ладонь. — Нет, малыш. Я остаюсь здесь. Здесь мой дом.

— Ну, — сказал он, — мы же не так чтобы с концами. У меня здесь работа. Мы будем часто приезжать сюда.

— Я совершаю алию. Собираюсь следовать вере.

— Ты имеешь в виду…

— Я имею в виду, жить по вере, которую исповедую. Здесь. И всюду, где бы я ни оказалась. В этом смысле тоже здесь мой дом.

— Я не против. Перейду в твою веру. Я уже на полпути, правда?

Она грустно рассмеялась:

— Не шути так, дорогой. Ты останешься католиком до конца своих дней. Что бы ни говорил о своей вере. Что бы ни думал.

— Мы столько пережили вместе, — сказал он. — Так хорошо знаем друг друга. И я тебя очень люблю. Я так надеялся, что ты останешься со мной.

— Я тоже тебя люблю, Кристофер. Очень. Но позволь сказать тебе кое-что. Если я не останусь тут, стараясь стать настоящей еврейкой, то отправлюсь в Либерию. Руанду. Танзанию. В Судан. Камбоджу. Не знаю, в Чечню. В любую деревню, баррио [474] Бедный район в испаноязычных странах. , захолустье. Ты этого не захочешь. Ты хочешь писать свою книгу, потом захочешь писать другую, и ты хочешь семью. Я не могу жить семьей среди холеры, плохой воды и ненависти. А моя жизнь такова. Тебе нравится путешествовать, но тебе нравится и отель «Американская колония». Нравится ходить к «Финку». Я такие места не посещаю. Меня в них не пускают.

— Ты любишь музыку.

— Крис, ты когда-нибудь видел, как люди выбирают непереваренные зерна из чужого кала?

— Я знаю мир НПО, Сония. Бывал на их вечеринках.

— Дорогой, это не то, что ты хочешь. Думаешь, я не размышляла над этим? Думаешь, я не хочу тебя? Мне и так тяжело, хочешь, чтобы было еще тяжелей?

— Я что, должен облегчить тебе расставание? По-твоему, мне легко?

Она пересела с дивана на пол возле его кресла:

— Я тоже люблю тебя. Всегда буду любить. Но что касается важных вещей, брат, тут наши пути расходятся. Мы всегда будем друзьями.

— Знаешь, я это уже слышал. «А она улыбнулась и сказала, — пропел он, — разве нельзя быть просто друзьями?»

Старая песня. Она была в ее репертуаре [475] Имеется в виду песня «Can’t We Be Friends?» Пола Джеймса и Кэй Свифт из мюзикла «The Little Show» («Маленькое представление», 1929). .