Питер Гитерс - Кот, который всегда со мной

Мы задержались на ферме Суитуотер на пару дней. По вечерам приходили в общую комнату в главном доме, я чуть не до утра играл в пульку на красном фетровом столе, а Нортон устраивался в кресле на одеяле с изображением игрока в поло и наблюдал. Но с каждым часом днем и ночью я замечал, как он мало-помалу слабеет.

Несмотря на то что я прокапывал его дважды в день, Нортон очень часто отлучался в туалет. Моих медицинских познаний уже хватало, чтобы понять, что это значило. Его организм сдавал. Он не мог перебороть болезнь — болезни — овладевшие его телом. Потерял так много мышечной массы, что стало трудно ходить, прыгать, а теперь еще и отправлять естественные потребности. Даже тонкому кишечнику, чтобы он действовал, требуются мышцы, а рак уничтожил у Нортона большую их часть.

Все развивалось очень быстро. Еще две недели назад кот не выглядел больным и не вел себя как больной. Но болезнь брала свое. Конец приближался. Помню слова Марти Голдштейна, когда я позвонил ему сообщить, что дела совсем плохи. Он сравнил Нортона с украинскими крестьянами, которые доживают до ста тридцати лет. Мы привыкли к растянутой смерти, которая продолжается треть нашей жизни. А крестьяне — здоровые люди. Умирают в одночасье. Так и должно быть, заключил Марти. Живи с удовольствием, оставайся как можно дольше здоровым, а потом умри. Именно это происходит с Нортоном, и я должен радоваться, что он уходит таким образом.

Я радовался. Честно. За несколько месяцев до этого, когда я был у матери, та позвонила двум своим старинным друзьям. Это был один из самых тяжелых разговоров, какие мне приходилось слышать. К телефону подошел муж — человек, которого мать знала не меньше пятидесяти лет. Я слышал, как она сказала: «Генри, это Джуди». Затем повторила: «Джуди». И добавила: «Джуди Гитерс». Лицо у нее стало испуганным — мать поняла, что ее приятель не может сообразить, кто ему звонит. Она попыталась объяснить, но чем больше старалась, тем больше запутывалась. Наконец мать попросила подозвать к телефону Вегу, его жену, но когда он выполнил просьбу, мать расплакалась — полагаю, вы уже поняли, что мы с ней родственные души, — и не смогла говорить. Пришлось взять у нее трубку и, прежде чем разъединиться, принести извинения. Ужасно. С человеком не должно случаться ничего подобного — нельзя, чтобы организм настолько терял свои свойства, чтобы человек оказывался в состоянии, когда вроде бы живешь, но на самом деле это не жизнь. Поэтому я радовался, что с моим котом ничего подобного не происходит. Хотя от этого было не легче принять то, что с ним происходило.

Я стал подумывать, не вернуться ли домой после остановки на ферме Суитуотер, но вспомнил Дайану Делоренцо, которая сказала, что я хорошо понимаю своего кота. Я ясно чувствовал, что правильно, а что неправильно, и решил, что Нортону нравится наша поездка. Его, несомненно воодушевляло состояние катарсиса, и он не меньше меня хотел доиграть до конца.

Поэтому мы сели в наш передвижной госпиталь, он же «красный бумер» и направились в Шарлотсвилл в штате Виргиния.

Этот город Нортон тоже любил, и когда мы оказались в центре, я поехал медленнее, а кот выпрямился, вытянул шею и стал глядеть в окно. Мы не стали останавливаться в городе на обед. Я хотел устроить Нортона со всеми удобствами и повернул к одному из самых больших в стране постоялых дворов — «Клифтону».

Это было волнующее место для нас обоих. Усадьбу построил в 1799 году Томас Рэндолф — губернатор штата и муж дочери Томаса Джефферсона Марты. Об этом доме ходило множество легенд. Во время Гражданской войны им владел Джон Синглтон Мосби — «Серый призрак Конфедерации», который по преданию прятал в здешних тайниках провизию и вооружение, помогавшее мятежникам в борьбе против янки.

Мы остановились в номере-люкс, в котором жили прежде, — части бывшей конюшни. Даже по высоким требованиям Нортона к комфорту это место было превосходным. Вдали от главного здания мы наслаждались уединением и любовались видом из окон на живописные сады и озерцо на территории гостиницы. В спальне стояла широченная кровать, и глаз радовал красивый деревянный пол. В гостиной, кроме кресла-качалки, было еще удобное сиденье на низком подоконнике. И еще: то, что Нортону нравилось больше всего на свете, — камин.

Я посадил кота в сумку и понес в главный дом, чтобы он мог на все посмотреть (вы уже поняли, я не хотел, чтобы Нортон что-нибудь пропустил). Служащие гостиницы пришли в необыкновенное волнение и высыпали поздороваться с ним. Менеджер прочитал две книги о Нортоне — приятель дал их ему задолго до того, как мне пришла в голову мысль привезти сюда кота. Управляющая Рэчел принесла завернутую в бекон креветку, и не стоит говорить, что мой котик проглотил ее в один момент. Дежурившая за конторкой Линда призналась, что раньше разводила собак, но в последнее время стала кошатницей и у нее уже пять кошек Она почувствовала, что Нортон болен, — видимо, выдал мой вид, когда она спросила, сколько Нортону лет, и мои глаза наполнились слезами, дыхание сбилось, и я был вынужден сесть. Яснее некуда. Кот сидел в сумке, высовывалась только передняя часть.

Линда его нежно погладила и сказала, какой он красивый. Затем добавила, что даже если его тело умрет, душа останется жить. Я ответил, что хотя насчет человеческих душ сомневаюсь, но считаю, у души Нортона есть на это неплохой шанс. Она моментально сочла меня язычником — я узнал этот взгляд, — но ее отношение к коту не изменилось: она продолжала его гладить, и он был счастлив на полную катушку.

Вечером в нарушение всех твердых и незыблемых правил Нортона пригласили поужинать в ресторан, но я видел, что он устал и капризничал, поэтому отнес его в номер. Взял у повара несколько креветок в беконе и не сомневался, что кот не огорчится, поужинав в одиночестве.

Мне требовалась передышка — наше путешествие немного напоминало поездку с дедушкой-инвалидом — и, ужиная без кота, я понял, что голоден и чувствую себя спокойнее, чем все последнее время. Я с аппетитом поел (в «Клифтоне» превосходный ресторан, блюда дополняют местные свежие овощи и съедобные цветы, в том числе соус из шампанского и анютиных глазок. Пожалуйста, не хмыкайте, его подают на десерт к щербету из грейпфрутов). Я выпил бутылку красного виргинского вина. Хотел бы выпить бутылок семь, но опустошил всего одну, зато до капли.

Однако когда подошло время десерта, я не выдержал и, сходив за Нортоном, взял его в ресторан. Он скромно сидел на стуле напротив меня, только пару раз мяукнул. Я дал ему две чайные ложки соуса из анютиных глазок, и он ему понравился. После чего мы оба, довольные, возвратились в номер.

Единственное, что тревожило меня в «Клифтоне», — это кровать. Она была большой и красивой, но для ослабевшего Нортона слишком высокой. Я боялся, что он спрыгнет с нее и что-нибудь себе повредит, но эгоистично хотел, чтобы кот спал со мной. Поэтому лежал на спине и держал его в руках. Несколько раз за ночь он начинал шевелиться, собираясь спуститься на пол. Тогда я относил его либо к мискам с едой и водой, либо к туалету. Он делал то, что требовалось, после чего мы возвращались в постель. До следующего раза. И как будто оба были довольны, как все устроилось.