Игорь Черницкий - Ай эм эн экта!

— Чечню репетировали, — опять вставил свой пятак «блейзер». — Приказ о роспуске Верховного Совета Ельцин издал двадцать первого сентября, а номер его тысяча четыреста. Разделите эту цифру на первую, получатся сплошные шестерки — число зверя, знак сатаны.

— Не знаю я, что там на что делить, — закатила глаза «байковая», — но только Сашку нашего мы по телеку увидели. Мелькнул быстро так, в куртке камуфляжной, и куда-то его омоновец толкнул. И все. Но точно он, потому что крупно на экране был. И пропал. Был — и пропал. И все уж успокоилось, и дом уж ремонтируют, а его нет и нет. И никто, и ничего… Пропал без вести. Любка с ума сходит. Ты, говорит, с дочкой останься, я- в Москву поеду. Ну, мы, ясно, ее не пустили. А тут нам, — «байковая» погладила спящего сынишку, подоткнула одеяло, — в этот центр детей-церебральников в первый раз надо было ехать. Полгода мы в Москве пробыли. Ну и стала я, по наивности конечно, Сашку искать. Думаю, ну что ж такое, как это так пропал человек? Такой видный хлопец, и на тебе. Пошла к «Белому дому», вот с той стороны, которую нам по телеку-то не показывали. А та-а-ам… Кладбище! Вот прямо могилы на газонах. И свечи горят, и венки, и оградки. Кресты на могилках. Только вот покойников-то под ними нет: хоронить-то не дали, увезли куда-то, и все. Это уж потом люди устроили на месте раздавленных палаток да где смерть по газонам топталась… Чтоб родным было куда приходить. Вот и наслушалась я там. Стадион там есть, знаете?

— Знаю, — коротко ответил «блейзер».

— И знаете, что на нем расстреливали всю ночь?

— Знаю.

— Хм, а я сначала не поверила. Как это так, думаю, парнишка-москвич какой-нибудь, например, на этом стадионе в кроссовочках бегал, а тут его взяли да на нем же расстреляли без суда и следствия, и вообще невесть по чьей злой воле?

— Почему это? Известно, по чьей злой воле.

— Ну, это сейчас, может, известно, а тогда… Смотрю, на заборе красные тряпочки. И на деревьях… Будто все кровью кругом забрызгано. А мне говорят: «Всех, кого в камуфляже схватили, всех прямо тут и добивали, и били, и убивали, и всю ночь в самом центре Москвы тра-та-та-та-та, тра-та-та-та-та!» На стадионе! Как в Чили, нам в школе рассказывали…

— Так по одному же рецепту, — тихо сказал «блейзер».

— Я все туда ходила, все надеялась Сашку найти. На портреты смотрела. Там много на стендах наклеено. Погибших. И лица всё такие… Ну, чистые, что ли. У меня прямо слезы текут. А эти, ну, чиновники из «Белого дома», идут так себе преспокойненько с работы вечерком, болтают что-то, друг другу, наверное, анекдоты рассказывают, смеются. Так и хотелось крикнуть: здесь кладбище, здесь убиенных души! Рядом женщины в черном стоят, и глаза у них… Ой, мама, моя мама! А я ж упрямая: стала по домам, которые вокруг стадиона, ходить, расспрашивать. А люди рассказывать боятся. Одна бабка, которой уж терять нечего, сказала: было, говорит, все было, только ты, милая, не ищи, а то худо тебе будет и деткам твоим. И ушла я. И всё. И нет больше Сашки. Чего он туда поехал, спрашивается? С кем воевать? Кого защищать?

— Родину свою, наверное, — очень тихо сказал «блейзер».

— Ага, того самого «огромного медведя», как вы говорите. А я так скажу, — «байковая» ударила себя ребром ладони по колену, — нечего туда было соваться, в эту Москву!

— Но вы же суетесь.

— При чем тут? У меня сын — церебральник. Вы тоже суетесь к нам в Ивано-Франковск.

— У меня там мать.

— Ну вот. А из Москвы — все беды. И всегда так было. Сколько Сталин загубил?..

— Сталин хоть строил, — вздохнул «блейзер» и поднялся разбирать свою постель. — А эти же всё разрушили.

— Ага, строил… На костях. — «Байковая» откинулась назад в тень верхней полки и вновь скрестила руки на груди. — Я так и знала, вы сталинист.

— Да бросьте вы! «Коммунист», «сталинист»… Одинаковые мы с вами «исты». Люди сейчас делятся только на тех, кто выжимает, и на тех, кто выживает, вот и все. А нам с вами одинаково мозги компостируют. Быдло мы и есть быдло, и заслужили эту скотскую жизнь своим всеобщим предательством. Каждый предавал свою великую родину как мог, каждый, от Горбачева до последнего дворника. Каждый называл свою цену, в меру собственного рвачества. Вот вы помните, в начале девяностых в центре Киева, на Майдане нэзалэжности, в ту пору еще площади Октябрьской революции, студенты голодали: палатки ставили, раскладушки с одеялами, лбы себе белыми тряпками перевязывали — независимость требовали. Ну, понятное дело, журналисты, телевизионщики там всякие шум подняли на весь мир: молодежь готова умереть за свободу Украины. Так вот, эта самая молодежь, во всяком случае ее лидеры, за это голодное шоу получили потом возможность за границей учиться — в Канаде, Германии, Штатах… А? Каково? Как на ваш взгляд, не прогадали?

— Откуда вы все это взяли? Все это неправда!

— Да уж очень похоже на правду. Не это, допустим, себе выторговали, так что-нибудь другое: продвижение, карьеру, теплые местечки, синекуры различные, кресла депутатские. А мы все дружно скоро встанем к стенке, мы свои девять грамм получим. У этой жизни трупный запах, и от нас всех трупом тянет.

— Что это вы? — всполошилась «байковая». — Империя развалилась, так она и должна была развалиться.

— Да что вы все заладили?! — едва сдерживаясь, проскулил «блейзер». Талдычат и талдычат эту телекривду. Что должно было? Страну должны были отменить, как концерт, как собрание? Брат в брата должен был стрелять? Мальчишки — друг в друга? Мальчишки, которые вчера только в одну школу бегали, футбол вместе гоняли. Мне удивительно, как это вы, человек, уже немало слез в этой жизни проливший, легко усваиваете эти заморские враки. Мне удивительно, как это быстро мы привыкли к таможенникам в Брянске и хуторе Михайловском, к милиции с автоматами в центре Москвы, к тому, что учиться и лечиться могут только избранные, а остальные должны — «должны», как вы говорите, — подыхать с голоду! Погодите, эти политические банкроты еще войну затеют между Украиной и Россией. Вот втянут Украину в НАТО, и… тогда вообще хана славянскому миру! Вот тогда устроят массовые расстрелы, ритуальные, похлеще эсэсовских, а может, новым способом будут на тот свет быдло отправлять, каким-нибудь психотропным оружием.

— Ну что вы кликушествуете! — возмутилась «байковая». — Кто знает, что будет? В Украине пока кровь не пролита, а що там робыться за кордоном, нас нэ дуже турбуе.

Это окончательно завело неудачливого бизнесмена. Они сцепились и громким шепотом стали доказывать, кто хуже да где хуже.

— А у вас…

— А у вас!..

Я лежал наверху и время от времени нащупывал и поправлял свой «клад», и все мне казалось, как только поезд вдруг останавливался на темном полустанке, что вот-вот кто-нибудь вломится в купе: какой-нибудь рэкет, какой-нибудь ОМОН.