Нагиб Махфуз - Зеркала

Он усмехнулся, а я почему-то почувствовал еще большее облегчение и постарался всячески ободрить его. Напомнив мне о своей главной просьбе, Абдо встал. Я еще раз заверил его, что сделаю все, что от меня зависит.

И выполнил обещание. Не успел я заговорить об этом, как Амани воскликнула:

— Этот зверь уже побывал у тебя!

Глаза ее зажглись злобой. Я напомнил ей о долге по отношению к дочери и сыну.

— Ты не знаешь его! — сказала она.

— Я знаю его с давних пор. Он не такой плохой человек, как ты думаешь. Он куда лучше многих.

— Нет… ты его не знаешь… Хватит, не принуждай меня, — отвечала она на все мои доводы.

— Но я тоже имею право тебя упрекнуть. Почему ты сказала мне, что разведена, если на самом деле муж не дает тебе развода?

— Он не дает развода вовсе не из-за любви ко мне, — возразила Амани.

— Он любит детей.

— Он любит только самого себя.

— Дело в том… — начал я.

— Дело в том, что ты меня не любишь, — перебила она. И, утирая слезы, добавила: — Любовь давным-давно покинула этот мир. Ни разу ты не сказал мне, что любишь. Но я тебя не упрекаю…

— Ты достойна огромной любви, просто я уже не способен на сильные чувства, — пробормотал я, словно оправдываясь.

— Слова, слова, слова…

— Твой долг — вернуться в семью.

Я ушел от нее с ощущением вновь обретенной свободы, испытывая в то же время некоторую неловкость. К этому чувству примешивалась и легкая грусть. Мне было жаль и старого приятеля Абдо Басьюни, и жену его Амани Мухаммед. Я ждал, что Абдо вновь появится у меня, но он не давал о себе знать. Я хотел было связаться с Амани, спросить, чем она занимается, да только случая для этого так и не представилось. Позднее я несколько раз при разных обстоятельствах встречался с Абдо Басьюни и по тому, как он держался, мне стало ясно, что он успешно продвигается к своей цели.

Оказавшись как-то в 1968 или 1969 году на улице Рамзеса, я увидел идущую от здания телефонной станции навстречу мне Амани. Я машинально протянул ей руку, и она в замешательстве пожала ее. Почувствовав, что сделал что-то не так, я смущенно пробормотал:

— Надеюсь, у тебя все в порядке.

— Слава аллаху, — ответила она, не останавливаясь.

Она показалась мне чрезмерно располневшей, а замешательство ее убедило меня в том, что она оберегает свою репутацию и не склонна на улице здороваться за руку с «незнакомым» мужчиной.

Это имя воскрешает в памяти целый мир. Маленькая площадь Бейт аль-Кади, зажатая между кварталами Гамалийя, Хан-Гаафар и Наххасии. Деревья, отягощенные птичьими гнездами. Старое здание полицейского участка Гамалийи. Фонтан посреди площади — место водопоя для мулов. Общественная водоразборная колонка. Тут прошли мое детство и отрочество.

Не помню дня, чтобы я не провожал внимательным, долгим взглядом Анвара Хульвани, когда тот выходил из соседнего дома или возвращался обратно. Это был незаурядный юноша, и его, студента Школы прав, считали одним из первых образованных людей в нашем квартале. Меня приводили в восхищение его высоченный тарбуш [22] Тарбуш — высокая красная феска с кисточкой. , густые усы и элегантный костюм. Несмотря на молодость, ходил он размеренной походкой степенного человека, и мне страшно нравилось ее копировать. Я хорошо помню, как по случаю успешной сдачи Анваром экзаменов на степень бакалавра меня угощала шербетом его мать, простая деревенская женщина. Ее манеру говорить я тоже с удовольствием копировал.

И вот пока я, ничего не ведая, беззаботно играл в тени деревьев, на нас тем временем надвинулись грозные события. Однажды рано утром меня разбудили громкие голоса, доносившиеся из дома соседей. У нас тоже царило смятение. Причиной его было известие, что наш молодой сосед Анвар аль-Хульвани убит во время демонстрации пулей английского солдата. Мне впервые довелось услышать слово «убийство» не в сказке, а в жизни и узнать о таком детище цивилизации, как пуля. Новым для моего слуха было и слово «демонстрация». Не приходилось мне еще слышать и о представителе человеческого рода, именуемом «англичанин». Потом в разговорах у нас дома и в квартале эти слова часто повторялись вместе с другими: «революция», «народ», «Саад Заглул». Они обрушились на меня, словно поток, породив множество вопросов, которые я настойчиво задавал взрослым. Убийство… что такое убийство? Куда делся Анвар? Что ожидает его в том, другом мире? Кто такой «англичанин»? И почему он его убил? Что значит революция? Народ? Кто такой Саад Заглул? И все в том же духе.

Между тем события с головокружительной быстротой вторглись на самую площадь. Спрятавшись за деревянной решеткой окна, я во все глаза смотрел на густую толпу людей в костюмах, джуббах, кафтанах, галабеях [23] Джубба — мужская верхняя одежда типа халата с широкими рукавами. Галабея — длинная, до пят, рубаха. . На повозках и в машинах сидели женщины, они размахивали флагами и что-то выкрикивали. И тут я услышал, как свистят пули, — услышал первый раз в жизни. Стреляли сверху — из грузовиков и с лошадей. Увидел я и англичан в высоких шлемах, с пышными усами на странных, чужих лицах. На площади повсюду лежали трупы. Кровь заливала землю, в крови была одежда людей. «Да здравствует родина!», «Умрем за Саада!» — громко выкрикивали голоса.

Он был моим одноклассником в средней школе. Веселый толстяк, Бадр любил хорошо поесть, любил девушек. И был настоящим патриотом. Отец его работал классным надзирателем в нашей школе. Мы учились при отце Бадра лишь два года, а потом его, не помню уж, при каких обстоятельствах, обвинили в оскорблении личности короля и отдали под суд. Суд приговорил его к шести месяцам тюремного заключения условно. С должности его сняли. Бадр страшно гордился смелостью отца и его патриотизмом. Мы разделяли эти чувства — в те времена оскорбление личности короля воспринималось как своего рода подвиг, и совершивший его мог претендовать на почетное место в ряду героев-патриотов. В классе Бадр считался средним и довольно ленивым учеником, но на школьном дворе популярность его была велика. Он как магнит притягивал к себе ребят из нашего и других классов. А когда оказывался в центре внимания, то необыкновенно оживлялся и был неистощим на выдумки. Декламировал патриотические стихи, рассказывал забавные анекдоты, отпускал соленые шуточки. Однажды он спросил нас, какое место больше всего годится для любви. Каждый отвечал, что на ум приходило. Но Бадр лишь насмешливо качал головой; когда же наше воображение иссякло, сказал:

— Кладбище!

Удивленные, мы засмеялись, а он пояснил:

— В праздники много народу остается ночевать возле могил своих родственников, и женщин бывает в несколько раз больше, чем мужчин. А в темноте иной раз такое случается!..