Энтони Берджесс - Человек из Назарета

Иногда смерть наступала совсем быстро, иногда несколько медленнее. Часто причиной смерти была не столько потеря крови или изнурение, сколько недостаточное поступление воздуха в легкие, поскольку напряженная, неестественная поза делала нормальное дыхание невозможным.

Уже были видны мухи, с жужжанием слетавшиеся на раны умиравших людей, — счастливые Божьи создания, занятые своей обычной работой, которым не было никакого дела ни до людской злобы, ни до мучительных попыток человека найти путь к какому-то приемлемому общественному и нравственному устройству.

Между крестами, на которых висели двое несчастных, Иисус увидел в земле глубокую, выложенную кирпичами щель, в которую должно было быть вставлено основание его собственного креста. Он посмотрел вниз: у подножия горы стояла большая безмолвная толпа — в ней Иисус ясно различил свою мать и стоявшего рядом с нею старого пекаря Иофама. Казалось, что тот качает головой, словно порицая Иисуса за его упрямое стремление до самого конца показывать себя на людях не с лучшей стороны.

Иисус устало улыбнулся. Старший палач заметил:

— Это новый способ. Чья-то блестящая выдумка. Только я не уверен, что этот способ хорош. И все же мы должны попробовать.

— Итак, начнем, — сказал Иисус:

— Хорошо. Что-то погода мне не нравится.

Иисус начал с того, что сбросил свое цельнотканое одеяние, которое начальник отряда подобрал и повесил себе на плечо. Римляне смотрели на огромное тело с благоговейным страхом, пораженные ростом Иисуса, шириной его плеч, превосходно развитой мускулатурой, прекрасной кожей, оскверненной многочисленными свежими рубцами — следами тяжелого бича. Один из них невольно покачал головой, словно сожалея: «Напрасно, напрасно».

— Так? — спросил Иисус и лег на крест, как на кровать, — ноги вместе, руки распростерты.

— Это поможет, — сказал старший палач на плохом арамейском (он выглядел измотанным — возможно, из-за давно просроченного отпуска на родину). — Если сумеешь сохранить это положение, мы можем закрепить опору для ног прямо сейчас. Вообще-то слишком много возни. Но это действительно поможет.

Опору прибили быстро, и старший палач, глядя на Иисуса и словно ожидая его одобрения, произнес:

— Теперь мы могли бы приступить к ногам.

Сквозь обе ноги в подставку был вбит огромный гвоздь. Почувствовав мучительную боль, Иисус пронзительно вскрикнул. Невольно опустив глаза, он увидел, как из раны хлынула кровь, и сказал:

— Я не хотел кричать. Я хотел…

Здесь он потерял сознание, но почти тотчас же пришел в себя.

— О, все так кричат, — сказал старший палач. — Говорят, такова человеческая природа. И я бы закричал, если бы со мной такое проделали. Теперь, если ты сможешь удержать руки там, где они находятся, и постараешься их не сдвигать, веревка нам не понадобится. Гвозди-то мы забьем быстренько, это точно. Скоро все это закончится, обещаю тебе.

Распрямленные запястья были прибиты, пальцы судорожно дернулись и, словно стремясь к покою, потянулись к гвоздям.

— Деревянного колышка нет, — заметил помощник палача. — Мне совсем не нравится этот новый способ.

— Ну провиснет так провиснет, — ответил его начальник. — Теперь начинается самое трудное.

Он подождал, пока к подставке для ног прибивали титул, потом скомандовал:

— Веревки!

Чтобы установить крест в приготовленное в земле углубление, потребовалось десять человек. Подножие креста придвинули к углублению, над которым оно теперь нависало, чтобы потом, когда всему сооружению будут придавать вертикальное положение, крест соскользнул бы в щель, упершись в кирпичное дно, и после некоторого дрожания установился бы вертикально, колеблемый только ветром (а в это время и в самом деле дул сильный ветер). Вся трудность состояла в том, что кресту нужно было придать вертикальное положение, поднимая его с помощью веревок. На концы перекладины были накинуты петли — по одной веревке на один конец, а каждую веревку, обливаясь потом и бормоча проклятия, тянули пять человек. И как только подножие креста вошло в углубление, работу можно было считать выполненной.

Большое исхлестанное тело Иисуса (на его голове так и осталась эта корона из терновника, которую никто не догадался снять) обвисло, истекая кровью. Мастера своего дела, потирая руки, с гордостью посмотрели вверх. Но старший палач сказал:

— Нехороший это способ. Старый лучше.

Арам умер быстро. Возможно, смерть наступила в результате сердечного приступа. Иовав же оставался в живых достаточно долго, и у него успело пропасть желание принадлежать к партии зелотов.

— Ты… ты виноват в том, что мы оказались здесь, ублюдок, — выдохнул перед смертью Арам. — Царь, да? Сын Божий? Себя спаси. И спаси нас в то же время.

— Вы спасены, — ответил Иисус, — но не так, как это происходит в мире.

Иовав сказал:

— Что ты сделал плохого? Я не могу сказать, что ты делал что-то неправильно. Не забывай про меня, позаботься обо мне. Я не такой плохой. Я работал для Царства. Некоторым образом.

— Ты будешь со мной, — ответил Иисус.

Арам издал хриплый горловой звук, и голова его безжизненно поникла.

— Скончался, — произнес Иовав. — Бедняга! Сделал все, что было в его силах.

У легионеров, которые составляли внутреннее оцепление вокруг крестов, смерть Арама особого интереса не вызвала.

— Одним стало меньше, — заметил Кварт.

Они играли в кости на цельнотканое одеяние Иисуса, которое презрительно швырнул им командир, — он ушел, чтобы приискать какую-нибудь винную лавку и подходящее место для отдыха.

— Дорогие мои детки, — заговорил Кварт нарочито дрожащим, старческим голосом, — я получил это одеяние, когда служил императору в Палестине. Оно принадлежало еврейскому царю. Очень был большой человек. Очень высокий.

Они посмотрели вверх, задрав головы. Им показалось, что Иисус глухо произнес какое-то слово.

— Ничего не понимаю, — сказал Руфон. — Бормочет что-то по-гречески. Говорит, пить хочет, или что?

— Дай ему того вина, — сказал Метелл.

— Да оно уже почти превратилось в уксус.

— Он ничего не чувствует. Обмакни что-нибудь в вино и подай ему на острие копья.

— Смочи это цельнотканое одеяние, или как там его называют.

— Ну уж нет, — не согласился Кварт. — Оно особенное. Их жрецы такие носят. Несколько монет стоит. Вещь дорогая.

— У меня есть подозрение насчет этих твоих костей, — произнес Метелл. — Я бы сказал, что они у тебя утяжеленные.

Кварт пожал плечами. Руфон вздохнул, смочил окровавленную одежду, опустив ее в кувшин с вином, затем свернул, нанизал на копье и, привстав на носки, попытался поднести сверток, с которого падали капли, ко рту Иисуса, но тот отвернулся.