Надежда Щепкина - Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.

— Я рад, что эта сложная ситуация разрешилась к нашему взаимному удовольствию. Вы не откажете написать заявление по этому поводу? И не могу не позавидовать Вам. Я сам хотел бы заниматься только искусствоведческими вопросами, а вот видите — приходится заниматься делами, далекими от искусства.

Следователь Петроградского Губернского угрозыска Платон Прокофьевич Тарасов задумчиво вертел в руках икону, периодически поглядывая на сидящего напротив Муралова с таким выражением, будто ему принесли на завтрак что-то очень невкусное и даже отвратительное.

Был он профессионал высочайшего класса, накопил опыт еще с дореволюционных времен. Начальство ценило его как отличного сыщика, но не любило и даже слегка побаивалось его за резкость и непредвзятость суждений, за неуживчивый нрав и вечное брюзжание. Сложные отношения у него были и с коллективом — высокомерие и насмешливость раздражали сослуживцев. Тем не менее, когда следствие по какому-либо делу заходило в тупик, его всегда приглашали на совещание. Он сидел важный и насмешливый, изредка задавал вопросы и бросал реплики брюзгливым тоном. И зачастую именно эти реплики оказывались ключом к решению задачи. Зато в отпуске неуживчивый Платон Прокофьевич оказывался в самое неудобное время, премии и награды обходили его стороной. Но следователь относился к этому спокойно, даже пренебрежительно. Он любил свою работу до самозабвения, а раскрытие сложного, запутанного дела доставляло ему почти физическое наслаждение.

Был он холост и одинок, и сам выполнял немудрые хозяйственные обязанности. Как-то, еще до революции, Платон Прокофьевич пригласил вести свое хозяйство опытную экономку, но вскоре вынужден был отказаться. Его раздражал запах кухни, разносившийся по всему дому, идеальный порядок на его письменном столе и в гардеробе, при котором он не мог найти ни нужной бумаги, ни чистых носков, ни галстука. Да и присутствие постороннего человека в доме угнетало. Тем не менее, по мере того, как все больше седины поблескивало на висках, все чаще мелькала мысль, что после его смерти не останется частицы его плоти — родного дитяти. Попытки создать семью были неоднократны, но все они неизбежно кончались провалом. Причины были разные, но результат всегда один.

Но вот, наконец, казалось бы, судьба Платона Прокофьевича решилась, он познакомился с потерявшей ребенка вдовушкой, которая очень пришлась ему по душе.

Несмотря на свою тяжкую судьбу, Антонина Семеновна не утратила жизнерадостности и веселого задора. Была она молода, хороша собой, в меру дородна, чистоплотна и хозяйственна. Отличительной чертой ее характера была необыкновенная душевность, доброта и умение расположить к себе. Была она хлебосолкой, любила и умела угостить людей. Но существовал у Антонины Семеновны, с точки зрения Платона Прокофьевича и изрядный недостаток — бесчисленное количество родни, включая ватагу вечно голодных босоногих ребятишек. По этому поводу Платон Прокофьевич выставил категорическое требование: никакой родни в его доме не должно быть. Стал наш холостяк уже подумывать о свадьбе. Увы, чрезмерная доброта и хлебосольство Антонины Семеновны сыграли с ней злую шутку. Однажды, вернувшись домой во внеурочное время, он застал картину, приведшую его в ярость. В кухне, вокруг стола сидело около десятка мальчишек и девчонок, уплетавших огромные куски сайки, щедро смазанные сметаной и посыпанные сахарным песком, и прихлебывавших горячий чай с сахаром вприкуску. Хозяйка стояла тут же, подперев щеку рукой и умильно наблюдая за пиршеством.

Платон Прокофьевич, не говоря ни слова, проследовал в свой кабинет. Антонина Семеновна быстро выпроводила собравшихся, снабдив их на дорожку добавочной порцией сайки, а сама на цыпочках отправилась в кабинет на расправу. Расправа была короткой и жесткой.

— Антонина Семеновна, Вы обманули меня, и наши отношения поэтому прерываются. Завтра вся эта орава разнесет мой дом, послезавтра Вы пригласите в дом какого-нибудь страждущего и наставите мне рога, а позже я буду растить чужого ребенка. Я не могу это допустить. Прощайте. Я сейчас ухожу на службу и через два часа вернусь. К этому времени Вас не должно быть в моем доме.

— Платоша, — взмолилась она, — клянусь, это никогда больше не повторится. Как же я буду жить без тебя? Ведь ты приклеен к моему сердцу.

Но он остался неумолим. Уходя, он слышал, как женщина рыдала за дверью.

Так к моменту нашей встречи со следователем он оставался холост и одинок. Выясняя обстоятельства исчезновения бриллиантов, Платон Прокофьевич никак не мог решить — стоит ли брать это дело к производству. С одной стороны, слишком мало шансов раскрыть его — время упущено, главный подозреваемый исчез, и возможность найти его призрачна. А за «глухаря» начальство по голове не погладит. Но с другой стороны, вернуть в казну драгоценность огромной стоимости — необыкновенная удача. И он решил рискнуть.

— Расскажите-ка мне, как Вы впервые увидели оправу иконы с бриллиантом.

— Ее принесли из ризницы по приказу игуменьи.

— Вы держали икону в руках, следовательно, Вы можете сказать, был ли в тот момент бриллиант подлинным, или это был страз.

— Я впервые увидел кулон с бриллиантом на портрете младшей княгини Запрудской. В натуре я эту вещь не видел. Но когда я увидел кулон в окладе иконы, то был занят одной мыслью: как эта вещь могла попасть в Десятинный монастырь. К тому же все мое внимание было приковано к иконе, — ведь именно с ней мне предстояло работать. Так как у меня не было ни условий, ни желания хранить ненужную мне ценную вещь, я снял оклад и передал его на хранение старице. Таким образом, я не могу утверждать, был ли там драгоценный камень или страз.

— Когда Вы снимали оклад, кто-нибудь при этом присутствовал?

— Нет, я был один. Я снял оклад, завернул его в холст, перевязал бечевкой и в таком виде передал его старице.

— Кто монтировал оклад после реставрации иконы?

— Я монтировал.

— Когда Вам вернули оклад, у Вас не было впечатления, что узлы завязаны не так, как Вы их вязали, что упаковка была нарушена?

— Нет, у меня такого впечатления не было, хотя я должен сознаться, что не заострял на этом внимания.

— Кто-нибудь присутствовал при распаковке и монтаже оклада?

— Нет, я был один.

— Не было ли каких-либо царапин и повреждений, связанных с заменой камня на страз?

— Нет, не было. Это можно видеть и сейчас, икона у Вас в руках.

— А как семейная реликвия князей Запрудских попала в новгородский монастырь?

— Говорят, княжна в конце революции приехала из Финляндии, специально чтобы забрать реликвию. После всяких злоключений, связанных с неудачной попыткой достичь своего новгородского имения, она попала в Десятинный монастырь и отдала реликвию игуменье в обмен на разрешение остаться в монастыре.