Пэт Конрой - Обрученные с Югом

Я бросаю первую горсть земли в ее могилу, за мной — Найлз, потом по очереди — моя мать, Молли, Фрейзер, Айк, Бетти, Чэд и дети. Завершаем ритуал мы с Найлзом. Сделав шаг в сторону, я смотрю на присутствующих. Пытаюсь что-то сказать, но слова теряют форму, не успев слететь с языка. Почва уходит у меня из-под ног, и я чуть не падаю. Найлз с Айком подхватывают меня под руки и, поддерживая, ведут к похоронному лимузину.

Весна приносит первые весточки из иного мира. После «Хьюго» мать проводит долгие часы в моем саду, чтобы привести его в порядок, и ее искусство проявляется в расположении папоротников с кожистыми листьями и сабаловых пальм. [132] Сабаловая пальма — дерево-символ штата Южная Каролина. Как большой любитель роз, мать выделила им особый уголок сада. Там можно найти разные сорта: и «Мир», и «Джозеф Коут», и «Леди Бэнкс». Со временем они будут отражаться в воде пруда с карпами. После урагана мать поселилась у меня и за короткое время превратила мой сад из заброшенного пустыря в цветущий рай. В лучших традициях чарлстонских садоводов она способна, взглянув на квадратный фут болотистой земли, вызвать к жизни схоронившиеся побеги лантан и бальзаминов и заставить их тянуться к солнцу.

Друзья помогают мне принять более двухсот гостей, а тренер Джефферсон, как всегда, выполняет обязанности бармена. Вечер холодный, но гости выходят в сад, чтобы прислушаться к шагам весны, которая на цыпочках идет по Чарлстону. Моя прогулка на реку Купер напоминает навязчивое хождение лунатика, но только пройдясь вдоль дамбы, я ощущаю целительное прикосновение Чарлстона к моему измученному сердцу. Я иду мимо череды ослепительных особняков, и при виде их совершенной архитектуры мне кажется, что я, будто в сердцевину розового бутона, погружаюсь в средоточие городской красоты. Это город, который предлагает тебе десять тысяч загадок и только пару отгадок. С раннего детства меня волнует: а вдруг рай не будет и вполовину так прекрасен, как Чарлстон, город, возникший там, где страстно сливаются две реки, чтобы образовать гавань, и бухту, и выход в мир.

Мать пошла со мной. Мы стоим у слияния двух рек и смотрим вдаль на остров Салливан и остров Джеймс. Небо, чуть присыпанное звездами, бросает пучок лунного света на воду, которая освещает наши лица. Чарлстон ласково и торжественно объемлет меня, клянется мне своими пальмами и фонтанами. Для меня звонят колокола церкви Святого Михаила, и я, удивляясь, слышу в их звоне свое и только свое имя.

Пока мы идем по Брод-стрит, город мягкими ладонями продолжает врачевать язвы моей души. Проходя мимо домов, мы заглядываем в окна, наблюдаем за соседями, будто за рыбками в аквариуме. Вот семья сидит за поздним ужином. Одинокая женщина слушает оперу Моцарта «Так поступают все женщины». В большинстве домов люди без всякого выражения смотрят телевизор.

Перед поворотом на Трэдд-стрит мать останавливает меня.

— Мне нужно кое-что сказать тебе, Лео. Боюсь, тебе это не понравится.

— Ничего, говори. Сегодня день похорон моей жены. Самый обычный день.

— Момент не самый подходящий, я согласна. Но подходящих моментов вообще не бывает. Я возвращаюсь в свой монастырь. Орден согласен принять меня обратно.

— Una problema piccolo, [133] Есть одна проблема, детка (ит.). — говорю я на диком итальянском. — А как насчет меня? У монахинь обычно не бывает детей.

— Ты не проблема. Есть специальная программа для бывших монахинь, которые вышли замуж и потеряли мужей. Мы с монсеньором Максом давно уже молились, чтобы меня приняли.

— Мне можно будет навещать тебя? «Здравствуйте, сестра. Я хотел бы повидать свою мать. Она у меня монахиня».

— Ты свыкнешься с этой мыслью. После того как все решилось, у меня за спиной выросли крылья.

— Не верю своим ушам. Неужели я слышу пошлейший штамп из уст своей матери? — спрашиваю с деланым ужасом.

— Да, я себя чувствую так, словно у меня выросли крылья. Лучше не скажешь. Я хочу просить тебя об одолжении. Отвези меня в Северную Каролину, как много лет назад сделал твой отец.

В следующем месяце я отвожу мать в больницу к монсеньору и жду за порогом палаты, не желая из уважения к их исключительной дружбе вторгаться в уединенную беседу. Мать проводит в палате целый час, а когда я веду ее обратно к машине, тихо плачет. Мы едем в дом, построенный отцом, и она приходит в восхищение от сделанного строителями ремонта. Пока мать осматривает дом, я замечаю высоко на магнолии одинокий цветок. Карабкаясь вверх, чтобы сорвать его, я кажусь себе более старым, чем это дерево. Сорвав цветок, первый в этом году, я вдыхаю его аромат и думаю, что ради него стоило помучиться. Дарю цветок матери и радуюсь, когда она прикалывает его к волосам.

Мы не спеша едем по проселочным дорогам Каролины, от запаха магнолий кажется, что в салоне разбили флакон с духами. Мать называет каждое дерево, кустарник, цветок, мимо которых мы проезжаем. Она хлопает в ладоши, когда я останавливаю машину, чтобы перенести через дорогу черепаху, которая направляется к ручью с черной водой. Пообедав в Кэмдене, мы приезжаем в монастырь около пяти часов. Настоятельница ждет нас. Она обнимает мать и говорит:

— Добро пожаловать, сестра Норберта! С возвращением вас.

— Я всегда мечтала об этом, сестра Мэри Урбан, — отвечает мать.

Мы с матерью пытаемся держаться непринужденно, но в минуту разлуки эта попытка не может не быть тщетной. Трудно сказать, когда я полюбил мать, но это произошло. Понятия не имею, когда она полюбила меня, но знаю, что мне открылся бездонный источник ее любви. Теперь он всегда к моим услугам, и я могу обратиться к нему, как к теплому ручью, или к потоку расплавленной лавы, или к уединенному озеру. Любовь у нее непростая, с шипами, которые могут ранить в самые незащищенные места. Но кто сказал, что любовь и жизнь должны быть легкими и приятными, как пикник? Наша любовь связывает нас навек.

— Спасибо, что отвез меня, Лео. Это благородно с твоей стороны.

— Моя мать — старый стреляный воробей. И никто ей не указ.

— Ты позаботишься о монсеньоре?

— Каждый вечер буду читать ему на сон грядущий.

— Я знаю, ты страдаешь сейчас. Но прошу, не отворачивайся от церкви.

— Я взял небольшой отпуск. Надеюсь, он не продлится долго.

— Я не была рождена для материнства, — признается она. — Прости, что была плохой матерью.

— Лучше всех, которые у меня были, — заверяю я.

Она прижимается ко мне, а я обнимаю ее.

— Постарайся найти хорошую девушку, — шепчет мать. — Я так хочу, чтобы ты стал отцом.

— Можно ли монахине быть бабушкой? — спрашиваю я, через плечо матери глядя на сестру Мэри Урбан.

— Этой можно, — улыбается мать настоятельница.

Две монахини спускаются с лестницы, чтобы проводить мать в ее последнее жилище, где ей предстоит провести остаток жизни. Мы целуемся на прощание, и мать исчезает за темными дубовыми дверями. Я думаю об отце, он так же привез ее сюда и так же смотрел ей вслед много лет назад. Я думаю о совпадениях и опасностях, которыми чреваты циклы человеческой жизни. То обстоятельство, что мы провожаем мать в монастырь, означает конец определенного цикла в жизни двоих мужчин по фамилии Кинг. Оба мы разочаровывали ее, заставляли сильно страдать. Но в этой точке сходится конец с началом. Матери требуется убежище, где она сможет уберечься от бурь. Я отпускаю ее. Я провожаю ее в свободное плавание, перед ней открыт путь молитвы и смирения в пропитанном ладаном сумраке монастыря, и в конце его — возможно, решение загадки вечной тьмы.