Анатолий Тосс - Фантазии мужчины средних лет

– Может, все-таки попробуем? – еще раз попытался я.

– Я ведь мужик, у меня ведь рудимент, а ты пещерная, – перешел я на знакомый Любе лексикон. – Как у нас может не получиться?

Люба только усмехнулась и покачала головой.

– Я бы с радостью. Но поверь мне, пустое это. Я же говорю, зацикленность, она на физиологическом уровне происходит. Как-нибудь, а не получится. Только одно разочарование останется и у меня, и у тебя.

Она улыбнулась, но улыбка теперь получилась с налетом печали. Провела пальцами по внешней стороне моей ладони.

– Но ты приходи как-нибудь. Через несколько месяцев. Кто знает, как жизнь сложится. Он ведь у меня «лунатик».

Домой я брел долго. Ноги сами тащили меня, как чуткая лошадь раненого бойца – я не видел, какие улицы пересекаю, не обращал внимания на потоки машин, на людей, снующих вокруг. Я был погружен в свои мысли: «Что со мной? Что делать дальше? Как можно так прозябать? Ведь в моей жизни нет, по сути, ничего, кроме секса со всем этим многополым Содомом. Есть ли в моей жизни хоть какой-то смысл? Ладно, смысл, хотя бы цель? Сколько можно трахаться, в конце концов?»

Аркадия сразу заметила мое мрачное настроение.

– Что с тобой? Что-то случилось? – обеспокоенно спросила она, ее гибкая, ивовая рука скользнула по моей. Но я не ощутил прикосновения, совсем ничего не ощутил.

– Послушай, – начал я угрюмо, – а ты на мне, случаем не зациклилась?

– Что?! – Ее брови удивленно приподнялись, она, очевидно, не ожидала вопроса.

– Ну как? Мы же с тобой уже долго вместе. Когда мы встретились? В мае. А сейчас август. Значит, месяца три. Тебя вполне уже могло замкнуть. Я читал, плевриты вообще быстро циклятся на мужиках.

– Где ты читал? – Аркадия опустила глаза, так и смотрела куда-то вниз.

– В журнале «Мужское Братство», где еще, – сказал я первое пришедшее в голову.

– А ты хотел бы? – Голос ее стал тихим и проникновенным. Но мне было все равно.

– Хотел что?

– Чтобы я замкнулась на тебе? – Наконец она приподняла глаза, взглянула на меня. В них читался испуг и даже страдание, отчетливо прописанное страдание. «Надо же, – подумал я, – похоже, для них зацикливание серьезное дело». Мне сразу стало жалко ее, захотелось смягчить, сгладить ситуацию.

– Не знаю… Ведь ничего не известно… Как долго я здесь буду, в этом мире? На какое время я здесь задержусь? Если я сюда попал совершенно непредвиденно, я наверняка могу попасть и назад. И тоже непредвиденно. А ты здесь останешься одна. Зацикленная, замкнутая на мне. Нет, я сейчас не могу взять на себя такую ответственность. Это же ответственность? – закончил я монолог вопросом.

– Наверное, – произнесла Аркадия тихо. – Есть даже известное выражение… – Она выдержала паузу, похоже, вспоминая: – «Мы в ответе за тех, кого зацикливаем».

– Вот видишь, – произнес я глухо. И мы больше к вопросу не возвращались.

Это была первая ночь, когда мы не занимались любовью. Аркадия повернулась ко мне спиной, явно давая понять, что она не настроена. Впрочем, я не настаивал.

С утра, позавтракав, я сел за компьютер и стал писать. Книгу про двуполый мир, которую обещал Рейну. Ну, действительно, сколько можно сидеть на шее у зацикленной на тебе плевриты? Пора было заняться делом.

Собственно, мне ничего не требовалось выдумывать, я просто описывал то, что со мной произошло, только в обратную сторону. Начиналось так: главный герой, который, естественно, живет в многополом мире, выходит из своего дома и вскоре замечает за собой слежку. Удирая от преследователей, он забегает в книжный магазин «Москва», тот, что на Тверской, и, выйдя из него через служебный вход, просит незнакомую, как ему кажется, плевриту отвезти его отсюда куда-нибудь подальше. Вскоре выясняется, что он ошибся – плеврита и не плеврита вовсе, а женщина. И вообще, оказалось, что он непонятным образом переместился в альтернативный, зеркальный мир, где все живущие либо мужчины, либо женщины. И никогда здесь никаких других полов не существовало вовсе. Ни пчелок, ни лунатиков – вообще никого. То есть книга начиналась, как анекдот с налетом научной (или ненаучной) фантастики.

В дальнейшем, впрочем, я разбавил ироничность повествования некой драмой – любовным треугольником, ревностью, накаленной эмоцией, романтикой двуполых отношений, всем, чем полагается. В результате на свет появлялся замес из серьезной литературы с юморными, даже сатирическими вкраплениями. Повторю, мне ничего не надо было выдумывать: расставить несколько живых историй из моей прежней жизни, скомбинировать их, свести в единую нить. Персонажей тоже было хоть отбавляй – я отобрал самых колоритных, того же Саню Рейна, Любу, конечно, не забыл, еще несколько хорошо мне известных личностей.

В общем, писалось легко и естественно, я ощущал теплую, тихую радость в груди – и от того, что занят делом, и от того, что пишу легко и с удовольствием. А еще от того, что хотя бы через слова и предложения, через образы, которые вставали у меня перед глазами – лишь успевай записывать, – я снова окунулся в мой старый, милый, наивный мир, который хорошо знал и по которому, похоже, скучал.

Писал я быстро, текст сначала вышел за рамки рассказа, затем повести и стал претендовать на роман. В результате я погрузился в него, день переходил в следующий день, неделя сменяла неделю, я и не замечал времени. Я перестал выходить на улицу, утром и днем писал часов пять, шесть, прерываясь только на короткие физические упражнения, чтобы не засидеться. Потом приходила с репетиций Аркадия, она радовалась тому, что я потихоньку нахожу себя, что вновь выполняю свое мужицкое предназначение, и ближе к вечеру мы, если в этот день она не участвовала в спектакле, снова занимались любовью – отрешенно, самозабвенно, с длительной, до утра, отключкой. Утром я просыпался, когда Аркадии уже не было дома, и, приняв душ и позавтракав, снова садился к письменному столу за работу.

Аркадия больше не приводила своих знакомых к нам домой – ни для секса, ни просто в гости. Это я ее попросил, сказав, что дополнительный секс будет отвлекать меня от работы, да и к тому же я уже насытился разнообразием. Вернее, не насытился, а изведал его в достаточной степени, и пора сделать передышку.

Лишь однажды Аркадия пришла домой не одна – невысокий смуглый человек, похожий не то на индуса, не то на аборигена-островитянина с какого-нибудь затерянного в Индийском океане острова, представился как Сцигма. Я вгляделся в него (или нее), пытаясь определить пол, но у меня не получилось – то ли я еще не достаточно хорошо натренировался, то ли у Сцигмы половые признаки были размыты. Улучив момент, когда Аркадия отлучилась на кухню похозяйничать, я, извинившись перед Сцигмой, последовал за моей плевритой.