Анатолий Тосс - Фантазии мужчины средних лет

Видимо, я не смог скрыть своего изумления, и оно явно отпечаталось у меня на лице.

– Ты пойми, – попытался успокоить меня Саня. – Не то что меня тянет в их команду. Наоборот, не тянет совершенно. Но получается, что выхода нет. Ведь если бабы в горле завязли, если уже тошнить стало, а больше никого нет, вообще никого… Тогда команда на противоположной стороне – единственный выход, который хоть как-то может спасти ситуацию.

Вот так получилось, что мы подошли к теме, которую я мог легко поддержать и даже углубить и расширить.

– Послушай, Сань, а что, если бы в нашем мире было не два пола, не только мужчины и женщины, а много полов, – закинул я удочку. – Все остальное то же самое, ничего не меняется, единственная разница, что не два пола, а, скажем, шестнадцать. И отличаются они не количеством половых признаков, каких-нибудь там вагинальных и фаллических принадлежностей, а совершенно различными принципами построения.

– Чего? Не понял… а чем они тогда отличаются? – изумился Саня, но голос его сразу приободрился, да и в глазах сверкнула когда-то привычная блестка.

– Видишь ли, у них совершенно разные принципы построения, – повторил я. – Например… – И я начал приводить примеры. Примеров было много, если отбросить мужиков и женщин, то оставалось четырнадцать, и о каждом из них я мог рассказывать подробно и со знанием дела.

По мере рассказа лицо Рейна сбрасывало с себя мрачность и напряжение, в потухшие глаза возвращалась жизнь, на губах появилась светлая улыбка, без которой Саню еще недавно невозможно было представить. Он преображался на глазах, лишь изредка прерывая меня вопросами: «И как, ты говоришь, пчелки устроены?». Или: «В чем же отличие энергетиков и психов?». А потом еще: «А биг-бэны, значит, на расстоянии шуруют?» Вопросов было много, но они моему рассказу не мешали, только направляли его. Когда я наконец ответил на них на все и закончил рассказ, откинувшись на спинку стула, Саню нельзя было узнать – это был совсем не тот человек, которого я застал сидящим за кофейным столиком два часа назад. Нет, передо мной находился прежний, оживший, влюбленный в жизнь Александр Рейн.

– Ну что, – заключил он, потирая руки, – будем кино делать. Конечно, мне надо кое с кем переговорить, но я уверен, что дело в шляпе. Свежо, старикашка, очень свежо, просто разит свежестью. Да и продумал ты детально, такое ощущение, что сам побывал в этом мире. Все же ты, старикашка, талантище, так увидеть, прочувствовать, как будто жизнь там прожил.

– Жизнь, не жизнь, а месяцев семь побыть в нем удалось, – вдруг вырвалось у меня. Но Саня моему откровению не удивился.

– Понятно, что время требуется, чтобы все так детально придумать, сложить, расставить по полочкам. Много времени. – Он откинулся на спинку стула. – Я уже даже вижу, как снимать. Ты сам сценарий писать будешь или мне своих ребят подключить?

– Сам справлюсь. Только у меня одно предложение, Сань. Ты Аркадию Аркадьеву знаешь? Актрису? Давай ее задействуем. На роль плевриты возьмем. Я ее на сцене видел, мне кажется, она отлично подойдет.

– Аркадию? – Рейн засмеялся. – Конечно, знаю, у кого еще такое имя? Интересная женщина. Я сам давно хотел поухаживать за нею, но все как-то время и место не совпадали. Значит, ты на нее глаз положил? Конечно, выделим ей роль, она в любом случае справится.

На том и порешили: я начинаю писать сценарий, а Саня организует встречу с артисткой Аркадьевой. Все-таки ей предназначалась одна из главных ролей в новом фильме. Уже собираясь уходить, я заглянул Рейну в глаза и поинтересовался:

– Как насчет другой стороны баррикад? Все еще тянет?

– На фиг она мне теперь, их сторона, – откликнулся Саня, – когда дело настоящее появилось. Ведь наши мужские метания от безысходности возникают, от того, что ни душой, ни умом приложиться не к чему. Ведь без настоящего дела истинный мужик страдает, сомнения у него в себе появляются, вот и мечешься, сам не зная, куда приткнуться. А с твоими психами и химиками теперь не заскучаешь. Великое искусство будем творить. Кстати об искусстве, ты, когда сценарий составлять будешь, ты все же парочку конфликтов заверни в него. Так, для порядка, чтобы действие не провисало.

– Сань, если надо, я этих конфликтов налеплю, не сосчитать. Их между шестнадцатью полами сколько угодно можно настругать, – заверил я Рейна. – А основной конфликт в том, что за главным героем охотятся. И только потому, что он мужик. И никто не знает, кто охотится, зачем и для чего.

– Но в конце концов ситуация прояснится? – поинтересовался режиссер.

– Как скажешь. Если должно проясниться, то проясним. А если «саспенс» надо поддержать подольше, скажем, на следующие серии, то и это запросто. Говорю же, как скажешь…

Вот так, обнадеживая друг друга, мы и расстались. А уже на следующее утро я засел за написание сценария.

Дело двигалось споро, тема была понятная и прозрачная – получалось, что две последние книги я писал, основываясь на автобиографическом материале. А ведь даже кто-то из великих сказал, что любой человек может написать хотя бы один роман, тот, который описывает его собственную жизнь.

Конечно, я опасался, что работа над сценарием помимо моей воли снова перенесет меня в многополый мир, и поэтому каждый раз, выходя на улицу, внимательно приглядывался, не произошло ли трансформации. Но написание сценария, по-видимому, не требует погружения на такую глубину, такого эмоционального перевоплощения, как того требует книга, и небеса надо мной не разверзлись, и трансформации не произошло.

Каждый вечер я сбрасывал Рейну очередные написанные странички, получая в ответ не только одобрительный отклик, но и краткий отчет о его продюсерской работе – фразы типа: «деньги достал» или: «подписал еще одного спонсора», или: «госкомитет выделил 45 процентов бюджета, но 30 процентов надо будет откатить им обратно». Вскоре финансовый вопрос был решен, и Рейн перешел к решению профессионально-технических вопросов: выбор производственной компании, оператора, художника и, конечно же, артистов. А еще через неделю пришло уведомление, что назначена встреча с артисткой Аркадьевой, возможной исполнительницей главной роли. Так и произошла наша новая встреча с Аркадией, но теперь в мире двуполом.

Что сказать, она пугающе походила на мою плевриту, у меня даже изморозь пробежала по позвоночнику. Те же влажные с поволокой глаза, то же, казалось бы, бескостное, гнущееся тело, те же ивовые, гибкие руки. Очень хотелось, чтобы они оплетали именно тебя.

Нельзя сказать, что она была красива с точки зрения наших привычных, земных стандартов. Нет… Она была интересна именно отходом от стандартна и оттого завораживала – и театральных зрителей, и киноаудиторию, и всех остальных, кто оказывался рядом с ней. На меня сразу нахлынули воспоминания о днях и ночах, проведенных с Аркадией, да настолько сильные, что защемило в груди. Мне захотелось вернуться к ней, перешагнуть вновь через разделяющие измерения (или что-то иное, что нас разделяло). Но тут я подумал, что никуда перешагивать не надо – вот она, моя Аркадия, сидит передо мной, протяни лишь руку – дотянешься.