Анатолий Тосс - Фантазии мужчины средних лет

Конечно, как такое могло произойти с точки зрения физических явлений, я представления не имел. Но факт оставался фактом, механизм был мной открыт и опробован – в принципе двух трансформаций вполне достаточно, чтобы делать более-менее уверенные выводы.

Получалось, что и к Аркадии теперь идти не обязательно. Даже если она существует, то наверняка меня не узнает. Конечно, оставались вопросы, например: кем она стала здесь у нас, мужчиной или женщиной? Я все же очень надеялся, что женщиной.

Вахтер, очевидный мужичонка предпенсионного возраста, сидевший в вестибюле дома на Баррикадной, даже не приподнялся, когда я к нему подошел, – все-таки в двуполом мире массовый вахтер плохо вымуштрован. Но вот поболтать, как и киоскерша до него, он был не прочь. Я спросил его про жильцов из квартиры 1601.

– Вас, наверное, Аркадия Аркадьева интересует. Вы из газеты? – Он посмотрел на меня с таким доверием, что я не смог его доверия не оправдать.

– Почти. Я из журнала «Мужское Братство». Я материал на Аркадьеву собираю. Хотел с ней встретиться, поговорить.

– Ну да, интервью, значит, – закивал вахтер. – Конечно, она женщина видная, интересная, с ней сейчас каждый свидеться хочет. Оно и понятно, одно слово, известная актриса… – При слове «женщина» я облегченно выдохнул. – Но ее сейчас нет в городе, она на гастролях, сказала, что только через месяц приедет.

Я еще раз облегченно вздохнул, встречаться с женским вариантом Аркадии я сейчас не был готов. Может быть, как-нибудь потом, когда приду в себя от трансформации, но не сейчас. Да и что я ей скажу? Что я знаю ее как плевриту? Она подумает, что я из психушки сбежал. Нет, если я решу с ней когда-нибудь встретиться, то к встрече надо будет подготовиться и эмоционально, и тематически. Я попрощался с вахтером, вышел из подъезда и направился домой.

Следующие два дня я пролежал на диване, размышляя: что мне делать с трансформациями? Все-таки исключительное событие произошло со мной. Событие такого крупного калибра, которое легко могло бы перевернуть человеческие представления о земном нашем устройстве, о реальности, о космосе, о времени, пространстве и о прочих, устоявшихся и привычных понятиях. Конечно, можно было бы оповестить научное сообщество, чтобы оно занялось проблемой, изучило ее.

Но к вечеру второго дня я понял, что если я их оповещу, то к научному сообществу сразу же подключится и сообщество медицинское. И изучать они начнут прежде всего меня самого. А я им ничего доказать не смогу, потому что никаких вещественных доказательств существования альтернативного мира у меня нет. А без доказательств они мне не поверят, и ничего, кроме неприятностей, мои признания мне не принесут. К тому же вскоре забежала Люба, и вопрос о количестве измерений в космосе нашел свое естественное решение.

Последующие несколько недель я постепенно приходил в себя, все-таки это большая нагрузка – переход из одного мира в другой. Знающие люди говорят, что даже перелет через океан, скажем, из Америки в Россию, из-за разницы во времени требует нескольких дней перестройки. А тут из одного мира в другой… пойди, перестройся.

Например, на улице я ловил себя на мысли, что внимательно оглядываю прохожих, пытаясь по привычке определить их половую разновидность. И, надо сказать, иногда я узнавал признаки то химика, то энергетика, то пчелки, то троглодита. Неявные признаки, неразвитые, плохо выраженные, но все же… Хотя подойти, разговориться, поинтересоваться я так и не решился. В общем, голова плыла от всей этой бестолковщины. К тому же надо было заново привыкать к холостой, самостоятельной жизни – оказалось, за время жизни с Аркадией я частично утратил навык индивидуального выживания. Ночью мне снились глубокие энергазмы, настолько обостренные, что я просыпался в поту и с пересохшим от долгих тяжелых вздохов горлом.

Но постепенно жизнь начала входить в привычное русло. Я обвыкся, снова подстроился к одиночному существованию, даже пристрастился к нему. Отнес свой роман (тот, который закончил перед трансформацией в многополый мир) в издательство, он им понравился, через какой-то месяц свежеиспеченные кирпичики бумажной книги уже лежали на самых привлекательных местах в книжных магазинах. Иногда я заходил в магазин «Москва» и, прячась за стеллажами, с вожделением наблюдал, как стопка моих книг уменьшалась буквально на глазах. Директор издательства сам позвонил мне и, озвучив впечатляющие цифры продаж, попросил поскорее засесть за новый роман.

К довершению всего Люба тоже не забывала меня – в конце концов, кому еще она могла без утайки, не стесняясь, рассказать обо всех проблемах, возникающих у нее дома с мужем?

Я снова начал общаться со своими старыми, проверенными годами товарищами. Они, привыкшие к моим исчезновениям, каждый раз, когда я писал новую книгу, вновь безоговорочно приняли меня, радуясь, что я возродился из пепла литературного самосожжения. В общем, жизнь входила в прежнее, привычное, вполне устраивающее меня русло.

Однажды ранним субботним вечером я подсел к столику, за которым примостился мой давнишний друг и соратник Саша Рейн. Я не видел его давно и не мог не заметить перемены, происшедшей в его лице. Оно осунулось, помрачнело, из глаз исчез озорной огонек, с губ пропала всегда неунывающая улыбка.

– Саня, – спросил я не без участия, – у тебя все в порядке?

Он махнул рукой, вздохнул, затем добавил усталым, потускневшим голосом:

– Как может быть в порядке? У кого сейчас в порядке? Ты хоть кого-то знаешь, у кого в порядке?

Я, конечно, мог возразить, что у меня самого, похоже, дела не так уж и плохи, но не стал перебивать, наоборот, приготовился слушать Санины откровения.

– Вообще мы все в пропасть катимся, – продолжил Рейн. – Похоже, полная жопа наступила. Я тебе говорю, Апокалипсис просто за углом, за поворотом, весь мир в него со всего разгона упрется в результате. Но мы первые.

– Ты чего так мрачно? – удивился я Саниному пессимизму.

– А ты сам не понимаешь? Все дело в коррупции. Не в денежной даже, не во взятках и откатах, хотя они, конечно, ситуацию не улучшают. И даже не в государственной коррупции. Хотя и она усугубляет. Дело в коррупции идеи. Понимаешь, в глобальных идеях по всем направлениям?

– Ты что, за идеологию? – удивился я. Удивился, потому что знаком был со Рейном давно и знал, что никакой идеологией он никогда не увлекался.

– Нет, конечно, при чем здесь идеология, – успокоил он меня. – Просто идей больше нет. Ни у кого. Ни в чем. А без свежих идей любое общество обречено на загнивание. Ты сам посуди. Ты когда последний раз что-нибудь хорошее по телику смотрел? – Я пожал плечами, я действительно не помнил. – Вот видишь, не крутят по нему ничего хорошего. А кино какое-нибудь запоминающееся видел недавно? Такое, чтобы за душу по-настоящему взяло. – Я снова пожал плечами. – Вот видишь… А все от того, что идеи выродились. От того, что настало время поголовной упрощенки и усредниловки, чтобы всем и каждому одинаково подходило. Я почему о кино, я же в нем всю жизнь варюсь и откровенно тебе заявляю: все, приехали, кранты!