Владимир Ионов - …А родись счастливой

— Мы помешаем им что ли? — спросила Серафима.

— Другие гости в доме вон помешали… Землемеры тут были, так, видишь, мешают осматривать комнаты, сличать мебель со списком…

— Во, пасюк! Ты же говорил, что всё там колхозное.

— Не верят. Сверяют все бумаги.

— Ладно. Веди нас туда! — твёрдо сказала Люба и пошла к малому залу.

— Бог ты мой, какие люди! — поднялся Игорь из-за стола и раскинул руки, будто хотел обнять Любу и вошедшую за ней кампанию. — Лазарь, вот моя мачеха! — сказал он сидевшему рядом лысому мужчине в накинутой на плечи телогрейке. — Проходите. Какими судьбами?

— Прослышали, что ты шерстишь тут бумаги, приехали посмотреть, чего нароешь, — ответила Люба, занимая за столом точно то место, которое ей было отведено на поминках.

— Кто-то же должен был рыть, если мачеха сбежала, как от пожара, забыла, что у неё есть пасынки… Полгода прошло, и вот ищем, что можно по закону. Кстати, а завещания случайно он не оставил?

— Мне он завещал добрую память о нём, а что вам — не знаю. Похоже, что только жажду к…

Почувствовав по крепнущему голосу, что Люба начинает расходиться, Серафима дёрнула её за руку, мол, не заводись.

— Между пррочим, вполне ррезонный вопррос задаёт мой дверритель, извините, не имею чести знать ваше имя-отчество, — напирая на «р», вставил лысый в телогрейке.

— Любовь Андрреевна, — с вашего позволения, в тон ему ответила Люба.

— Остынь, — шепнула ей Серафима. — Мы еле добрались сюда, а вы как доехали? — спросила она Игоря.

— Как на крыльях и в надежде, что было за чем ехать.

— Ну да, «надежды юношей питают», — поддакнул Митрич.

— Ты только не питай людей одними надеждами, накорми лучше с дороги, — сказал ему Игорь.

Митич подхватился на кухню узнать, чего ещё там осталось, после развоза обеда механизаторам.

— И коньячку посмотррите там, — крикнул вдогонку адвокат. — А то здесь больше ничего не осталось.

— Весна, товарищи. Не держим. В сельмаге разве, да и то, поди, ничего нет, — остановился Митрич и развёл ручонками.

— А ты поищи! Что за порядки тут у вас? — недовольно спросил Игорь. — Такие гости приехали…

Люба встала из-за стола, пошла с Митричем на кухню, предупредить, чтобы ничего лишнего не искал.

— Мы работать приехали, а эти тоже обойдутся, — сказала она. — А поселишь ты нас где? Мы дня на три к тебе.

— Ой, не знаю, матушка! Они ведь даве землемеров-то у меня выселили. И вам бы спроситься у них…

— Митрич, миленький, ты кого боишься? Кто они тебе? — изумилась Люба.

— Да ведь вдруг накопают чего…

— У них, что, решение суда есть или санкция прокурора на обыск? Отбери бумаги, и пусть отдыхают! Или у вас есть чего накопать?

— Колхоз ведь это, голубушка!.. Кому чего надо, тот и найдёт. Доят нас, кому не лень и на все четыре стороны…

— Ну, если вы такие дойные… Я что-то не помню, чтобы Сокольникова кто-то доил…

— Сравнила сокола с полёвкой! — выговорил Митрич, отчаянно хлопнув себя по ляжкам.

И Люба вдруг увидела в нём совершенно другого человека. Не умного и хитренького, каким впервые открыла его для себя после поминок мужа, и к какому ехала за интересным разговором, а маленького, суетливого, забитого «недомерка».

— Ты же председатель, Митрич! — попыталась она вернуть образ человека, наставившего её на новую жизнь.

— Опять нет, Любовь Андреевна. — Хотели тогда поставить, а собрание не утвердило. Стёпка Дурандин полез и перебил, было, да и ему райком прикрыл дорогу. Так пока и хожу в исполняющих… Извёлся уже, хоть съезжай отсюда. Народ-то совсем по-другому смотрит: избранный ты или нет?

— Жалко. А я надеялась… Ладно, пойдём, пусть нас всё-таки покормят… Девушки! Здрасте! Накормите чем-нибудь четверых? — спросила она женщин, сиротливо сидевших в уголке кухни…

— Ой! Гляньте! Любовь Андреевна! — вскочили обе навстречу. — А мы вас по телевизору теперь видим! Чего к нам?.. Кормить-то чем, Митрич? Мясо у нас да картошка остались. Огурчики только ещё разве… солёные!..

— И хорошо, — сказала Люба, пытаясь узнать которую-нибудь из женщин, чтобы назвать по имени. Не узнала. — Спасибо. Давайте картошку с мясом. Пойдут и огурчики…

— Только к ним-то ничего нету с приездом вам… Может, домой мне сбегать разве? У мужа там первачок, вроде, оставался…

— Я те покажу первачок! — взвился Митрич. — Сказано, на севе ни-ни! Тут люди посторонние, а она «первачок»!

— Спасибо, спасибо! Обойдёмся! — сказала Люба и, обняв Митрича за худенькое плечо, повела к своим, отмечая по дороге перемены и в столовой. Как-то пожухло здесь всё. Дерево потемнело, лак потрескался и затёрся на косяках. А Митрич-то как изменился! Укатали что ли чем-то мужичка? Или тогда-то он коньячку глотнул?

А в зальчике уже всё нашли! Виктор отрыл в «буханке» свой НЗ, оператор разжился в сельмаге селёдочкой пряного посола и хлебом. Серафима нашла в серванте стаканы, и они уже разлили. На всех получилось по паре глотков. Но Лазарь от неизвестного ему напитка отказался, хотя Виктор и убеждал, что держит во фляжке только чистый медицинский, разведённый настойкой шиповника. Спорить с адвокатом не стали.

— Нам больше достанется! — сказал Игорь и выплеснул его долю в пустой пока стакан Митрича.

Отодвинула от себя стакан и Люба. Но Виктора остановить не успела. Тот уже занюхивал свой глоток куском хлеба и нацеливался глазом на её стакан.

«Всё! Придётся оставаться до утра!» — скользнула мысль. А ведь почти решила: сразу после обеда — домой. Какой разговор с таким Митричем, если кроме жалости, ничего он к себе не вызывает? И Серафима ничего в нём не видит. Только вот передача уже заявлена в программе… Значит, надо кого-то искать на замену. Кого? Где?

— Э, мать, ты чего? — спросил Игорь, увидев отставленный Любой стакан. — Тоже напитком брезгуешь? Или кампанией? Все же свои! Давай-давай!

— Спасибо. Я в другой раз, — сказала Люба. — Мы после обеда поедем, пожалуй…

— Как поедем, куда? — Виктор даже поднялся из-за стола. — Я это… уже… Мне нельзя…

— Люб, ты чего? Что-то случилось? — уставилась на неё Серафима.

— Нет, всё в порядке, — решила не поднимать панику Люба. — Остаёмся.

— И пьём! — обрадовался Игорь, пытаясь освободиться от руки Лазаря, не желающего пустить его к Любе. — А давайте в дом перейдём… Митрич, пусть туда обед принесут. У меня там в машине, кажется, чего-то ещё осталось.

Лазарь отпустил его, быстро собрал бумаги в папку и опять подхватил «доверителя» за руку. Он буквально выволок Игоря из-за стола и увел из столовой.

— Игоррь Анатольевич! Это в наших интерресах их отъезд… Если мы найдём что-то, что по закону может отойти вам, то зачем нам ещё один наследник перрвой очерреди?

— Какой наследник? Какой очереди?