Николай Нароков - Могу!

А на другой день она протелефонировала ему:

— Я опять хочу на нашу площадку. Сегодня! Можно?

Это было в первый раз, что она позвала его на другой день. Что это значит? Значит ли это что-нибудь? И Виктор еще сильнее, еще наполненнее почувствовал, что в ней происходят сдвиги и что она идет к новому или, может быть, новое идет к ней. Неопределенная надежда охватила его, и он еле дождался того часа, когда они опять приехали «на нашу площадку». Ждал: не скажет ли она чего-нибудь? Но она говорила только то, что и всегда. Он всматривался в ее глаза, вслушивался в ее голос и с нетерпеливой страстностью хотел понять: что с нею? Но не мог понять и знал лишь одно: что-то есть. В каждом вздрагивании губ он видел обещание. Что обещает она?

Она ни слова не говорила о своем новом, хотя и была уже готова сказать о нем. Но молчала. Ее сдерживала нерешительность, сдерживала и вера в свое «немного». Несколько раз она уже полуоткрывала рот, чтобы сказать, и не знала, как начать, и поэтому не решалась начать. Но ласки были откровенны и жадны, и она не пряталась, а искала их.

Когда пришел обычный час и надо было ехать назад, она вдруг и, кажется, неожиданно для себя попросила:

— Повезите меня по той улице, где вы живете. Я хочу посмотреть на ваш дом.

У Виктора забилось сердце: это — согласие? Ее голос вдруг стал низким, грудным, глуховатым. И он почти заметно срывался чуть ли не после каждых двух-трех слов. Виктор еще никогда не слышал у нее такого голоса: за ним слышалось то, чего не было в словах.

Виктор пустил машину и поехал так быстро, как только было можно. И пока ехали, то всю дорогу оба молчали, как будто им было нужно только одно: скорее доехать до его дома.

Въехав на свою улицу, Виктор поехал медленно, а когда поравнялись с домом, то совсем замедлил ход.

— Тут! — коротко сказал он и оборвал: в горле перехватило.

Подъехал к тротуару, надавил на тормоз, остановился, повернулся к Юлии Сергеевне и вопросительно посмотрел на нее.

Она слышала, как дрогнул его голос и поняла, почему он остановил машину: это — приглашение. «Что я наделала!» — испугалась она. Но это был не испуг и даже не протест, а только отголосок прежнего, уже бессильный, но еще не мертвый.

Просто, без усилия и без колебания она повернула голову и посмотрела на Виктора. Он ответил взглядом и ничего не сказал: ни слова, ни просьбы. Но в его молчании для нее были и слова, и просьбы, которые она слышала.

— Да, да! Да, да! — залепетала она, вряд ли понимая, что значит это «да». — Да, милый! Я…

Виктор понял все, повернулся и уже нажал ручку двери, чтобы отворить ее. И Юлия Сергеевна тоже повернулась к своей двери, готовая выйти. Она, конечно, понимала, что она делает и что готова сделать, но не сопротивлялась и не останавливала себя, а только дышала порывистее и глубже.

И вдруг почувствовала, что выйти она не может, никак не может: нет ни решимости, ни сил. Она откинулась на спинку и полузакрыла глаза. Виктор повернулся к ней.

— Вы… — хотел спросить, но не спросил он.

Она протянула ему руку.

— Я не знаю… — тихо сказала она. — Я хочу? Да, я хочу, но… Но я не могу сразу! Не просите, милый, не говорите ничего!

Повернула к нему лицо и посмотрела не то строго, не то с мольбой. И от этого взгляда в Викторе с особой силой и особой полнотой поднялась волна того «преклонения», которое всегда было в нем. Ни за что не мог бы он сейчас протестовать, требовать или хотя бы только просить. И он не говорил ни слова, а неотрывно смотрел на нее.

— Мне трудно сразу… Я не могу! — неуверенно продолжала Юлия Сергеевна, не объясняя, чего она не может сразу. — Надо перешагнуть, а я… Завтра? — вдруг нашла она то, чего не искала, но что нашлось само. — Пусть это будет завтра! Да?

И тихо пожала его пальцы.

— Все будет так, как хотите и можете вы! — искренно и глубоко сказал Виктор. Ответно пожал ей руку и повторил. — Только так, как хотите и как можете вы.

— Я целый вечер буду думать об этом! — проверяя себя, сказала Юлия Сергеевна. — Буду думать, а завтра…

Она схватила его под руку и прижалась к нему.

— Завтра… Завтра!.. — забормотала она. — Я обещаю вам: завтра! Я позвоню вам, и мы… Завтра! — стала уверять она, не зная, зачем она обещает и надо ли обещать. — А сейчас — домой! — вдруг спохватилась она. — Ведь наш час уже прошел, и я буду тревожиться! Мне уже надо быть дома… Что там? — вспомнила она. — А вдруг там случилось что-нибудь такое, что… Нет, нет! — испуганно вздрогнула она. — Нет, сейчас я не могу, сейчас нельзя! Завтра? И вы знайте, милый, вы очень знайте: я люблю вас!

Когда она приехала домой, то быстро прошла в свою комнату и затворилась в ней. Не садясь, остановилась у двери и попробовала успокоиться. Знала, что она уже сдалась и — более того — знала, что она рада этому. «Да, да! — шептала она. — Пусть так! Пусть будет так!» Радостное нетерпение охватило ее. «А почему я не согласилась сегодня? Я испугалась?» И, не отходя от двери, стояла и шептала себе: «Завтра… Завтра…»

Потом справилась с собой, переменила платье, пригладила волосы и пошла в гостиную. Понимала, что надо зайти к Георгию Васильевичу, но не решалась: что-то неясное мешало ей и не пускало. А он, услышав ее шаги, позвал:

— Ты уже вернулась, Юлечка? Иди ко мне скорее, я хочу что-то сказать тебе!

У нее слегка екнуло сердце, и ей стало тревожно: «Что такое?» Быстро пошла в комнату Георгия Васильевича. Он сидел в своем кресле, повернувшись и ожидая ее. И когда она вошла, он заулыбался той ласковой улыбкой, какой улыбался всегда, когда видел ее. Но кроме ласковости в его улыбке было и другое: особое выражение и особое значение.

— Вот садись-ка… Я хочу сказать тебе что-то!

— Что?

— Садись, садись!

Юлия Сергеевна села. Георгий Васильевич своей здоровой рукой взял ее руку, наклонился и радостным шепотом сказал:

— А у меня, кажется, есть хорошая новость!

— Какая? — встрепенулась Юлия Сергеевна.

— Я это еще вчера заметил, но не хотел тебе говорить, потому что сам не верил и, понимаешь, хотел проверить. А сейчас вот не могу вытерпеть… Ты знаешь, я… Я свою руку чувствую!

— Как… чувствуешь? — не поняла Юлия Сергеевна.

— Вот эту, больную! Это еще вчера было… Ведь она у меня все время, как деревянная, как будто ее нет… А вчера мне показалось, будто в ней что-то покалывает. Знаешь, как бывает, если рука или нога долго в неловком положении была. Будто много-много тоненьких иголочек в жилах. Да? Ну, думаю, это мне только так показалось! А потом вечером — опять: слабенько, чуть заметно, но все же покалывало. И сегодня вот… с час назад… тебя дома не было… Тоже так! Сейчас уже перестало, но…

— Иголочки? — сразу обрадовалась Юлия Сергеевна.

— Да, похоже на иголочки… Очень-очень слабенько, но я все же чувствую!